Это был конфликт поколений. Лидер «Движения 2 июня» Фриц Тойфель скажет на суде в ответ на вопрос «Кто ваш отец?»: «Фашист, разумеется. Ведь он из вашего поколения».
Совсем все стало ясно, когда в ФРГ ввели «запреты на профессии» – «беруфсферботен». Фашист мог быть школьным учителем, левый – нет. Тех, кто не был согласен с государственными репрессиями, называли, как известно, «симпатизантами». Травили «симпатизантов» приблизительно, как у нас «космополитов» в конце 40-х или как травили в III Рейхе евреев в середине 30-х годов.
Число тех, кто согласился с РАФ и стал считать западногерманское государство «скрыто фашистским», стало быстро расти. Самый знаменитый журналист ФРГ Гюнтер Вальраф доказывал это своими репортажами-расследованиями. То же самое писал в последних своих романах Бёлль. В «Женщинах на фоне речного пейзажа» он даже выводит дочь банкира, которая уезжает к сандинистам, заявив: «Лучше умереть в Никарагуа, чем жить здесь».
В декабре 1978-го 4-тысячная демонстрация школьников в Бремене уже скандировала: «РАФ – права! Вы – фашисты! РАФ – права! Вы – фашисты!».
В октябре 1978-го в Баварии вступил в силу «закон о задачах полиции», который разрешал полицейским прицельную стрельбу по демонстрантам (даже детям), если полиция сочтет их «враждебными конституции». Автором законопроекта был министр внутренних дел Баварии Зайдль. О том, что Зайдль – нацист и военный преступник, написал выходивший в Мюнхене бюллетень «Демократическая информационная служба». На следующий же день – в соответствии с «законом о задачах полиции» – на редакцию бюллетеня по адресу Мартин-Грайф-штрассе, 3 был совершен полицейский налет. Два десятка автоматчиков – безо всякого ордера на обыск и санкции прокурора – выбив двери, ворвались в редакцию, поломали шкафы и столы и конфисковали материалы о Зайдле. Издатель бюллетеня Хейнц Якоби решил эмигрировать. В это время в Мюнхене учителя собирались проводить демонстрацию в защиту своего коллеги Герхарда Биттервольфа, которого выгнали с работы только за то, что он решил познакомить учеников с текстом Заключительного акта Хельсинкского Совещания. Но, узнав о налете на редакцию Якоби, учителя испугались и отменили демонстрацию. Руководитель акции Хайдрун Миллер билась в истерике и кричала своим более молодым коллегам:
«Вы не помните, как это было при Гитлере, а я помню! Это все серьезно! Нас всех перестреляют!». Кто-то из молодых учителей выкрикнул в ответ: «Но сейчас – не время Гитлера! У нас – демократия!» «Вы дураки! – завопила в ответ фрау Миллер. – Ваши сумасшедшие террористы умнее вас! В Германии нет разницы между нацизмом и демократией!»
РАФ сознательно шла на обострение ситуации, поскольку была не согласна с теорией и тактикой «старых левых» (и, в частности, коммунистов) – и, вслед за Маркузе, считала рабочий класс «интегрированным в Систему» и утратившим революционную потенцию. Революционная инициатива перешла к «третьему миру». Кроме того, рафовцы остро переживали свою вину перед народами стран «третьего мира».
Именно в этом и проявилась повышенная отзывчивость рафовцев. Сидеть сложа руки и знать, что во Вьетнаме и Колумбии под ковровыми бомбардировками и напалмом гибнут сотни тысяч человек – они не могли. Они знали, что концерны ФРГ получают безумные прибыли от сверхэксплуатации дешевой рабочей силы в странах «третьего мира», что на базах НАТО в ФРГ готовятся «коммандос» для антипартзанских действий во Вьетнаме и Латинской Америке, что западногерманские заводы выпускают бомбы, которые затем падают на деревни в джунглях, что в ФРГ стоят компьютеры, управляющие бомбометаниями во Вьетнаме. Через стадии мирных демонстраций протеста рафовцы давно прошли – и разочаровались в них.
Правительство на протесты не реагировало. А если реагировало – то дубинками и последующими судами над демонстрантами.
«Ну конечно, – иронизировала Ульрика Майнхоф, – преступление – не напалмовые бомбы, сброшенные на женщин, детей и стариков, а протест против этого. Не уничтожение посевов, что для миллионов означает голодную смерть, – а протест против этого. Не разрушение электростанций, лепрозориев, школ, плотин – а протест против этого. Преступны не террор и пытки, применяемые частями специального назначения, – а протест против этого. Недемократично не подавление свободного волеизъявления в Южном Вьетнаме, запрещение газет, преследование буддистов – а протест против этого в «свободной» стране. Считается дурным тоном целить в политиков пакетами с пудинговым порошком и творогом, а не официально принимать тех политиков, по чьей вине стираются с лица земли целые деревни и ведутся бомбардировки городов. Считается дурным тоном проведение на вокзалах и на оживленных перекрестках публичных дискуссий об угнетении вьетнамского народа, а вовсе не колонизация целого народа под знаком антикоммунизма».