В эти дни западногерманские умы особенно занимала одна тема: «Нельзя ли было что-нибудь сделать с удручающим неравенством шансов на выживание между членами банды, с одной стороны, и их преследователями и заложниками, с другой?» – спрашивала «Франкфуртер альгемайне цайтунг». «Бильд» толковала «народный голос» без обиняков: «За каждого заложника нужно расстрелять двух террористов». В «Панораме» политик из ХСС [V] обсуждал восстановление смертной казни. А историк Голо Манн [VI] полагал, что настал момент, «когда каждого осуждённого за убийство террориста, содержащегося под надёжной охраной, нужно превратить в заложника». Идея использовать заключённых РАФ как заложников и расстреливать обсуждалась и в кризисном штабе.
После того как утром 18 октября 1977 года в «Штаммхайме» Яна-Карла Распе, Гудрун Энслин и Андреаса Баадера действительно обнаружили мёртвыми, а Ирмагрд Мёллер тяжело раненой, об этом уже не говорили. Ещё до того, как началось тщательное расследование, официально объявили, что заключённые совершили самоубийство. Сначала против этой государственной версии выступили, указав на противоречия, только некоторые радикальные левые группы и родственники погибших. Во-первых, единственная выжившая, Ирмгард Мёллер, категорически отрицала намерение совершить самоубийство. Во-вторых, официальная версия изобиловала «белыми пятнами» и противоречиями. Как огнестрельное оружие было доставлено в самую строго охраняемую тюрьму ФРГ? Почему левша Баадер держал оружие, из которого он должен был застрелиться, в правой руке? И как он мог с расстояния тридцати-сорока сантиметров, как утверждали судебные эксперты, выстрелить себе в затылок? Не ясно также, почему, когда Гудрун Энслин пытались вынуть из петли, разломился электрокабель, на котором она должна была повеситься. Мог ли такой кабель выдержать Энслин во время предсмертных судорог? Кроме того, на её теле были обнаружены раны, никак не связанные с удушением. Казалось странным и то, что на оружии, из которого должен был застрелиться Ян-Карл Распе, не было отпечатков пальцев. Несмотря на работу парламентской следственной комиссии, возбуждённое по требованию родственников предварительное расследование, работу следственных комиссий левых и несмотря на расследования некоторых журналистов, до настоящего времени не удалось получить удовлетворительных ответов на многочисленные поставленные вопросы.
12 ноября 1977 года Ингрид Шуберт, которая до 18 августа 1977 года ещё содержалась в «Штаммхайме» и потом была переведена в «Штадельхайм» [VII], тоже была обнаружена повешенной в своей камере. Ингрид Шуберт, осуждённую в 1970 году на тринадцать лет тюрьмы, а значит, имевшую шанс в недалёком будущем выйти на свободу, после смерти штаммхаймских заключённых стали проверять каждые полчаса как «склонную к самоубийству». Её камеру несколько раз основательно обыскивали, а незадолго до смерти её перевели в другое место. До сегодняшнего дня эта версия самоубийства тоже вызывает сомнения.
Ганс-Мартин Шлейер не пережил «немецкую осень». 19 октября отряд РАФ в своём заявлении, отправленном в ДПА [f], сообщил: «Через 43 дня [плена] мы прекратили жалкое и продажное существование Ганса-Мартина Шлейера».
После завершения истории с похищением в стране повсюду стали преследовать «террористов» и «симпатизантов». В молодёжные центры, альтернативные кафе, в помещения органов студенческого самоуправления и в многоэтажные здания без адреса съезжались оперативные группы полиции, специальные подразделения и прокуроры. Фильмы, в которых можно было увидеть хоть какую-нибудь симпатию к революционной освободительной борьбе, изымались из программ, театральные пьесы, такие как «Антигона» [VIII], убирались из репертуаров. Эти события стали темой третьего Международного трибунала Рассела [g], который в 1978–1979 годах разоблачил цензуру, «запрет на профессии», ограничение прав обвиняемых на защиту в Германии и тем самым подверг критике «германскую модель» на международном уровне.