М.: Ну послушай! (смеётся) Вооружённую борьбу мы начали ради освобождения. Она никогда не была нашей высшей целью, с её помощью мы только хотели чего-то добиться. Значит, в будущем мы могли бы выбрать другой путь, политическую работу, международные контакты… Кроме того, это обязательство Андреаса не означало, что никто больше не продолжит вооружённую борьбу, а только, что мы этим больше не будем заниматься.
Т.: Почему вы думали, что федеральное правительство всерьёз воспримет такое обещание? Для меня это звучит как «честное-пречестное индейское слово»: сейчас мы подаём друг другу руку и торжественно договариваемся об этих двух, трёх пунктах. Это похоже на перемирие после войны доиндустриальной эпохи семнадцатого-восемнадцатого века.
М.: Такая мысль мне вообще не приходила в голову. Конечно, они знали, что мы выполним обязательство. Мы просто хотели объяснить, что мы можем продолжать борьбу политическими методами, а не военными. Мы думали, что в такой ситуации это могло бы повлиять на решение федерального правительства. И основанием для этого было бы то, чего мы добились к тому времени…
Т.: Чего же вы добились?
М.: Чтобы это выяснить, ты должен рассмотреть весь период с 1970 по 1977 год. По нашему мнению, за это время нам удалось довольно многого добиться. Мы даже полагали, что некоторые процессы развивались намного быстрее и лучше, чем мы сначала предполагали. Например, на международном уровне росло ясное понимание того, каким государством является ФРГ – то есть ФРГ, которой с 1969 года управляют социал-демократы и которая прилагает огромные усилия, чтобы казаться демократическим правовым государством, уже не имеющим ничего общего со всем фашистским прошлым. Благодаря нашей борьбе в то время и по ответной реакции государства многое стало ясно: как мало фактически изменилось, как агрессивно это немецкое государство в действительности. Конечно, не случайно, что «германская модель» имела плохую репутацию на международном уровне и что многие люди в Европе, прежде всего интеллигенция, вставали на нашу сторону и выступали против условий заключения и преследований, которым мы подвергались [13].
Т.: Ты имеешь в виду приезд к вам в тюрьму таких людей как Жан-Поль Сартр?
М.: Да, но, конечно, не только Сартра. В других странах политики и интеллигенты также занимали нашу позицию, прежде всего в тех странах, которые были оккупированы вермахтом. Было также много коммунистов и антифашистов, которые выступали против немецкой гегемонии и которые не только понимали нас, но и радовались тому, что в Западной Германии были люди, боровшиеся против такого развития внутри страны.
Т.: Но вы были не единственные, кто боролся против этой «германской модели». Например, Трибунал Рассела, который тогда вызвал острые споры среди западногерманской общественности, готовился и проводился легальными социалистическими и коммунистическими группами.
М.: Конечно, мы были не единственные. Существовали комитеты против «запрета на профессии», сопротивление ядерной политике… Наша борьба имела особое качество, поскольку мы с оружием в руках боролись против существовавших в ФРГ условий и совершенно очевидно подвергались в тюрьме сильнейшим репрессиям.
Т.: То, что ты сейчас рассказываешь, производит такое впечатление, как будто РАФ уже в то время сделала главным направлением своей борьбы борьбу против новой европейской гегемонии Германии. Когда я читаю ваши заявления и тексты того времени или рассматриваю то, что вы делали, я едва могу обнаружить доказательства этого… И в тех дискуссиях, которые были характерны для «немецкой осени», речь всё же шла не о новой немецкой великодержавной политике, а о других вопросах. Можно ли идти на уступки террористам? Нужно ли освобождать заложников? Можно ли после смерти всеми нелюбимого чиновника от правосудия испытывать «тайную радость» – как гёттингенский автор «Мескалеро» после смерти генерального прокурора Бубака [14]?
М.: Стремление к власти в Западной Европе было тенденцией, процессом, который в начале семидесятых становился всё очевиднее. В 1973, 1974, 1975 и 1976 годах мы занимались прежде всего этой проблемой, это было отражено в заявлениях на процессе.
«Коммандос» не развивали обсуждение этого аспекта, поскольку они действовали в конкретной обстановке и исходили из того, что все это понимают. Сегодня я думаю, что было ошибкой, большим недостатком не перенести решение этой проблемы в политическую сферу.
Об обнищавшей политической культуре в этой стране мне не стоит тебе много говорить, значит, проблема в том, что этот аспект только заполняет первые страницы газет…