Действительно, многие ученики Коридаллевса, такие как Иоанн Кариофиллис, применяя метод изучения «энтелехий», завершенных существований, к решению канонических казусов (таких, как действительность таинств, совершенных священником-самозванцем), попадали впросак. Но его реформа оказалась успешной в Венеции, где при греческой церкви Святого Георгия действовала грамматическая школа, признанная местными властями. Ученик Коридаллевса Герасим Влахос (1607–1685) преобразовал эту школу, усилив преподавание риторики, чтобы ее выпускники чувствовали себя так же смело, как выпускники любого университета.
Герасим Влахос решил, что власти Венеции подружатся с греками и не будут их обращать в католичество, если греки научатся хвалить не только благоразумие их действий, но и внешние достижения венецианского государства. Своих учеников он учил хвалить Венецию, все ее окрестности и владения, и произносить такие речи перед собранием всей греческой общины с участием представителей венецианского сената. Только после такой речи можно было получить священный сан и разрешение на проповедь, что делало греческое духовенство в глазах венецианцев очень лояльным.
Грамматические школы на греческих островах, подвергнутых сильному итальянскому влиянию, стремились не отставать и тоже учили не только риторике, но и поэтике. Умение сочинять школьные драмы, стихотворные панегирики и другие произведения во славу торжественных событий, таких как юбилей архиерея, вообще отличали восточнохристианское образование. Представления могли привлечь меценатов, которым следовало уделять внимание не только итальянской культуре, но и достижениям собственной молодежи.
Как и западная Контрреформация, в лице, например, Суареса, так и восточнохристианская образованность XVII века уделяла особое внимание этическим и политическим трудам Аристотеля, толкуя и перерабатывая их применительно к современной политической ситуации, одновременно обучая студентов работать с оригинальными источниками. В начале XVIII века ситуация в греческом мире переломилась: вдохновляемые успехами Петра I, и рассчитывая, что они войдут в состав православной державы, греки во главе с афинским епископом Мелетием (1661–1714) решили, что актуальны будут география и астрономия – ведь появилась сильная морская держава. Мелетий требовал от учеников совершать паломничество в Иерусалим, не забывая составлять карты, считая, что это поможет сделать будущую империю средоточием хорошо изученных святынь. Соответственно школьные стихи и пьесы стали посвящаться славным людям прошлого, жившим в этих городах, например Дионисию Ареопагиту, как происходившему из Афин.
Только во второй половине XVIII века появились университеты нового, неполитического типа, которые должны были готовить прежде всего просвещенных учителей: Афонская академия (Афониада) и Ионическая академия. На Афоне от учащихся требовали сочинять собственные трактаты, а на Ионических островах – собственные учебники и учебные пособия.
В славянских землях первые учебные заведения, в Остроге, Перемышле, Замостье, Львове, Киеве создавались местными воеводами, с одной стороны, для защиты православия от унии с католичеством, а с другой стороны, для борьбы с протестантизмом и арианством (радикальными сектами, отрицавшими божество Иисуса). Но главное, что воеводы считали нужным укрепить города как центры юридически обоснованного принятия решений. Они советовались с образованными людьми, что позволяло бы сохранять структуры управления даже при военном поражении. Отчасти здесь копировался опыт польских католических университетов, получавших право на сбор средств и приобретение зданий по королевской привилегии. Иначе говоря, польские короли мыслили себя как основные заказчики образования, стремясь к укреплению своего влияния на международной арене и поддержке со стороны ученых разных стран.
Но даже до Реформации в этой части Европы были академии. Так, гуманист Филипп Каллимах Буонакорсо (1437–1496), бежавший в Польшу после ссоры с римским папой, создал в доме местного архиепископа академию, где обсуждали Платона и современную науку. Польский сейм по требованию папы потребовал выдачи Филиппа, но архиепископ заявил, что его дом – часть храма, и поэтому все его жители неприкосновенны. В благодарность Филипп Каллимах написал житие своего покровителя. Во время Реформации Станислав Ориховский, один из друзей Лютера, живший в его доме, также получил покровительство католических епископов: переехав в Перемышль, он создал академию, целью которой было доказать право славян на собственное богослужение, а местным епископам было важно тоже знать о древности своих кафедр, и они помогали ему в этих занятиях. Учиться к нему шли аристократы, но также и просто энтузиасты знаний, создававшие потом начальные школы для бедных и общественные библиотеки. Верность католичеству этот лютеранин доказал своеобразно: он заявил, что Лютер на самом деле просто проверял в дискуссиях верность католического учения и никогда не ратовал против схоластики. Последнее было просто неправдой, августинец Лютер терпеть не мог Фому Аквинского, но если «схоластикой» называть любые процедуры аргументации и преподавания с опорой на источники, понять это слово очень широко, тогда да, и Лютер оказывается схоластом и католиком!