Выбрать главу

Формальные требования классической традиции всегда были непреложными для Леопарди, среди современников на родине он слыл «архаистом». Но унаследованной формой Леопарди владел блистательно, под рукой мастера она превращается в полноценную романтическую форму. Леопарди развил свой личный вариант распространенной в романтической Европе философии «мировой скорби» («Маленькие нравственные сочинения», 1827, и др.). Для него основной закон мировой жизни — «несчастье»; его атеистический пессимизм бескомпромиссен и безысходен: любые устремления человека к счастью и совершенству обречены величественной игрой неумолимых законов природы на неудачу. Если в ранних поэтических произведениях — в канцонах «К Италии», «На памятник Данте» — Леопарди еще отдает дань патриотическому и свободолюбивому пафосу будущего, то позже его пессимизм захватывает и социальную сферу. Его «Палинодия» — одно из самых ядовитых в европейской литературе осмеяний буржуазного бездумного утопического оптимизма. От предыдущего столетия Леопарди отстал именно в том, что связывало «век нынешний и век минувший» (см. ниже комментарий к упоминанию Вольтера в «Палинодии»); и своего века Леопарди не принял в корне: он оказался поэтом тяжкой уединенности. Но в ней Леопарди обрел неограниченную свободу неприятия язв исторической действительности и неповторимый голос личного страдания, создавшие его единственную книгу — «Песни» (1845).

К ИТАЛИИ

О родина, я вижу колоннады, Ворота, гермы, статуи, ограды               И башни наших дедов, Но я не вижу славы, лавров, стали, Что наших древних предков отягчали.               Ты стала безоружна, Обнажены чело твое и стан. Какая бледность! Кровь! О, сколько ран!               Какой тебя я вижу, Прекраснейшая женщина! Ответа У неба, у всего прошу я света:               Скажите мне, скажите, Кто сделал так? Невыносимы муки От злых цепей, терзающих ей руки;               И вот без покрывала, Простоволосая, в колени пряча Лицо, она сидит, безмолвно плача.               Плачь, плачь! Но побеждать Всегда — пускай наперекор судьбе,— Италия моя, дано тебе!
Двумя ключами будь твои глаза — Не перевесит никогда слеза               Твоих потерь, позора. Вокруг все те же слышатся слова: Была великой ты — не такова               Теперь. О, почему? Была ты госпожой, теперь слуга. Где меч, который рассекал врага?               Где сила, доблесть, стойкость? Где мантий, лент златых былая слава? Чья хитрость, чьи старанья, чья держава               Тебя лишила их? Когда и как, ответь мне, пала ты Во прах с неизмеримой высоты?               И кто защитник твой? Ужель никто? — Я кинусь в битву сам, Я кровь мою, я жизнь мою отдам!               Оружье мне, оружье![191] О, если б сделать так судьба могла, Чтоб кровь моя грудь итальянцам жгла!
Где сыновья твои?[192] Я слышу звон Оружья, голоса со всех сторон,               Литавры, стук повозок. Италия моя, твои сыны В чужих краях сражаются[193]. То сны               Я вижу или явь: Там пеший, конный, дым и блеск мечей, Как молний блеск? Что ж трепетных очей               Туда не обратишь? За что сражаются, взгляни в тревоге, Там юноши Италии? О, боги,               Там за страну чужую Италии клинки обнажены! Несчастен тот, кто на полях войны               Не за отчизну пал, Семейного не ради очага, Но за чужой народ, от рук врага               Чужого; кто не скажет В час смерти, обратись к родному краю: Жизнь, что ты дал, тебе я возвращаю.
Язычества блаженны времена: Единой ратью мчались племена               За родину на смерть; И вы, превозносимые вовеки Теснины фессалийские[194], где греки,               Немногие числом, Но вольные, за честь своей земли И персов и судьбу превозмогли.               Я думаю, что путник Легко поймет невнятный разговор Растений, и волны, и скал, и гор               О том, как этот берег Был скрыт грядою гордой мертвых тел Тех, кто свободы Греции хотел.               И прочь бежал тогда За Геллеспонт Ксеркс низкий и жестокий, Чтобы над ним смеялся внук далекий;               На холм же, где, погибнув, Они нашли бессмертье, Симонид[195] Поднялся, озирая чудный вид.
вернуться

191

Оружье мне, оружье! — Леопарди цитирует свой перевод (1816) «Энеиды» Вергилия (II, 668).

вернуться

192

Где сыновья твои? — Цитата из «Последних писем Якопо Ортиса» Уго Фосколо (см. выше).

вернуться

193

…твои сыны в чужих краях сражаются. — Поэт говорит об участии итальянских войск в русском походе Наполеона; этой теме он посвятил также канцону «На памятник Данте…» (1818).

вернуться

194

Теснины фессалийские… — Фермопилы, где в 480 г. до н. э. пали триста спартанских воинов во главе с царем Леонидом, сдержав натиск персидских полчищ Ксеркса. Потерпев поражение и на море при Саламине, Ксеркс бежал в Азию (за Геллеспонт).

вернуться

195

Симонид. Леопарди, посвящая свою канцону поэту Винченцо Монти (1754–1828), писал что «никакой другой лирический Поэт не затрагивал столь возвышенной и столь достойной темы», и утверждал, что его «К Италии» — только «переделка» песен Симонида.