Выбрать главу
На трупах я сочту следы всех ран жестоких В день искупленья… Близок он. Хотим мы зуб за зуб, хотим за око — око, Таков возмездия закон.
Сторицей я воздам за муки и страданья Всех неотмщенных мертвецов… До нас доносятся немые их рыданья Из глубины седых веков…
Приди, священное, великое возмездье! Стенанье тех, кто не отмщен, Извечной жалобой возносится к созвездьям, Они услышат этот стоп!
И люди, чтоб закон, гласящий о расплате, Никто из них не позабыл,— Решили, что Христос, сам на кресте распятый, Греховность неба искупил.

ТЕОДОР ДЕ БАНВИЛЬ

Теодор де Банвиль (1823–1891). — За полвека своего литературного труда отдал дань и романтизму и «Парнасу»; его находки иной раз предвосхищали смену поэтических направлений. Это один из немногих лириков второй половины прошлого столетия, в стихах которого преобладают светлые, мирные настроения (что давало повод к упрекам в содержательной облегченности). Обладая сам поистине виртуозной техникой версификации, Банвиль написал «Маленький трактат о французской поэзии» (1872), где на первый план выдвигаются требования точности и полноты рифмы и музыкальности стиха. Среди поэтических сборников Банвиля — «Кариатиды» (1842), «Сталактиты» (1846), «Изгнанники» (1867) и наиболее известный — «Акробатические оды» (1857).

ПРЫЖОК С ТРАМПЛИНА

Перевод А. Арго

Вот так бы он наверняка Вошел в грядущие века, Великолепный этот клоун: С пятном румянца на щеке, В своем трехцветном сюртуке — Зеленом, желтом и лиловом!
Недаром, легок так и смел, На целый мир он прогремел,— Не зная, что такое мимо, Он головою пробивал Бумагой стянутый овал И прыгал сквозь кольцо из дыма!
Он был настолько невесом, Что покатился б колесом По лестнице головоломной; И засверкал бы и расцвел Его взъерошенный хохол Цветком огня средь ночи темной.
А остальные прыгуны, Актерской зависти полны, Следя за ним в тревоге смутной, Не понимали ничего И говорили: — Колдовство! Не человек, а шарик ртутный! —
Толпа кричала: «Браво, бис!», А он, всем телом напрягшись, Весь как пружина в ярком платье, Он ждал наплыва новых сил И про себя произносил Слова какого-то заклятья.
Он обращался к своему Трамплину, он шептал ему: — Гляди, полны места и ниши, Я разгоняюсь для прыжка, А ты, заветная доска, Меня взметни как можно выше!
Машина мускулов стальных, Взметни меня — и в тот же миг Взлечу я бешеной пантерой С тем, чтоб с тобой утратить связь, О респектабельная мразь И спекулянты из партера!
Пошли мне силы для прыжка До купола, до потолка, Чтоб, устремившийся к вершинам, К тем солнцам мог бы я прильнуть, Что в небе скрещивают путь С полетом молний и орлиным.
Туда, в грохочущий эфир, Где дремлет вековечный мир В ночи глухого мирозданья, Где, бегом пьяные, века Спят, опершись на облака, С трудом переводя дыханье.
Вперед — и выше — и вперед — Туда, за твердь, за небосвод, Что кажется темницы сводом, Туда, за грани высших сфер, Где боги позабытых вер Грозят забывшим их народам!
Все выше! И в конце концов — Нет ни девчонок, ни дельцов, Ни критиканского засилья! И стены мира разошлись — Мне только синь! Мне только высь! Мне только крылья, крылья, крылья!
Так он промолвил — и резво Он от помоста своего, Пробивши купол многоцветный, Взлетел — и сердце циркача Вошло, любовью клокоча, Туда, в простор междупланетный!

ЖОЗЕ-МАРИА ДЕ ЭРЕДИА

Жозе-Мариа де Эредиа (1842–1905). — Младший друг Леконт де Лиля, свой единственный сборник стихов «Трофеи» он выпустил в свет в 1893 году, когда позади у него оставалось уже тридцать лет поэтической работы: так велика была его требовательность к себе. Сто восемнадцать сонетов книги объединены в циклы, посвященные разным векам и странам. Героями «Трофеев» часто оказываются не центральные фигуры истории, а лица второго плана или вовсе безвестные. Эредиа отбирает те моменты мифа и подлинного события, которые позволяют ему не только передать «дух эпохи», но и ощутить саму ее плоть в мелких и тем не менее исполненных смысла подробностях. В словесной живописи, в искусстве владения труднейшей формой сонета Эредиа достигает высокого мастерства.