ЖАЖДА НЕБЫТИЯ
Перевод В. Шора
Когда-то, скорбный дух, пленялся ты борьбою,
Но больше острых шпор в твой не вонзает круп
Надежда. Что ж, ложись. Будь, как скотина, туп,
Не вскакивай, влеком вдаль боевой трубою.
Забудь себя, смирись. Так велено судьбою.
О дух сраженный мой, ты стал на чувства скуп:
Нет вкуса ни к любви, ни к спору, ни к разбою…
«Прощай», — ты говоришь литаврам и гобою;
Там, где пылал огонь, стоит лишь дыма клуб…
Весенний нежный мир уродлив стал и груб.
Тону во времени, его секунд крупою
Засыпан, заметен, как снегом хладный труп,
И безразлично мне, земля есть шар иль куб,
И все равно, какой идти теперь тропою.
Лавина, унеси меня скорей с собою!
ПРЕДРАССВЕТНЫЕ СУМЕРКИ
Перевод В. Левика
Казармы сонные разбужены горнистом.
Под ветром фонари дрожат в рассвете мглистом.
Вот беспокойный час, когда подростки спят,
И сон струит в их кровь болезнетворный яд,
И в мутных сумерках мерцает лампа смутно,
Как воспаленный глаз, мигая поминутно,
И, телом скованный, придавленный к земле,
Изнемогает дух, как этот свет во мгле.
Мир, как лицо в слезах, что сушит ветр весенний,
Овеян трепетом бегущих в ночь видений.
Поэт устал писать и женщина — любить.
Вон поднялся дымок и вытянулся в нить.
Бледны, как труп, храпят продажной страсти жрицы,
Тяжелый сон налег на синие ресницы.
А нищета, дрожа, прикрыв нагую грудь,
Встает и силится скупой очаг раздуть,
И, в страхе пред нуждой, почуяв холод в теле,
Родильница кричит и корчится в постели.
Вдруг зарыдал петух и смолкнул в тот же миг,
Как будто в горле кровь остановила крик.
В сырой, белесой мгле дома, сливаясь, тонут,
В больницах сумрачных больные тихо стонут,
И вот предсмертный бред их муку захлестнул.
Разбит бессонницей, уходит спать разгул.
Дрожа от холода, заря влачит свой длинный
Зелено-красный плащ над Сеною пустынной,
И труженик Париж, подняв рабочий люд,
Зевнул, протер глаза и принялся за труд.
РАЗДУМЬЕ
Перевод М. Донского
Будь мудрой, Скорбь моя, и подчинись Терпенью.
Ты ищешь Сумрака? Уж Вечер к нам идет.
Он город исподволь окутывает тенью,
Одним неся покой, другим — ярмо забот.
Пускай на рабский пир к тупому Наслажденью,
Гоним бичом страстей, плетется жалкий сброд,
Чтоб вслед за оргией предаться угрызенью…
Уйдем отсюда, Скорбь. Взгляни на небосвод:
Ты видишь — с высоты, скользя меж облаками,
Усопшие Года склоняются над нами;
Вот Сожаление, Надежд увядших дочь.
Нам Солнце, уходя, роняет луч прощальный…
Подруга, слышишь ли, как шествует к нам Ночь,
С востока волоча свой саван погребальный?
CONFITEOR[318]
Перевод Н. Стрижевской
О, как прекрасен конец осенних дней! Мучительно-прекрасен! Он исполнен тех дивных ощущений, которым придает очарование их неопределенность, — нет недоступнее вершины, чем бесконечность.
Какое наслаждение погружать взгляд в бездонность небес и моря! Молчанье, одиночество, бескрайняя лазурь и маленький дрожащий парус на горизонте (такой же заброшенный и неприметный, как моя изломанная жизнь!), монотонная мелодия зыби — все мыслит моими мыслями, и моя мысль растворяется в них (ибо величием мечты вскоре стирается «Я»), все мыслит, но музыкально и живописно, бесхитростно, без силлогизмов и дедукции.
Но все же эти мысли так ощутимы для меня, что вскоре вслед за сладострастьем приходит томление и вслед за наслаждением — мука и дурнота.
Мои натянутые нервы болезненно трепещут, и теперь голубизна моря меня гнетет, а его прозрачность приводит в отчаянье. Бесчувственность моря, незыблемость этого зрелища выводит меня из себя. О, неужели надо вечно страдать или вечно бежать от прекрасного! Природа, безжалостная чаровница, вечный соперник и победитель, оставь меня! Не искушай мои стремления и гордыню! Постиженье прекрасного — это дуэль, где художник кричит от ужаса, прежде чем пасть побежденным.