Выбрать главу
Область крайних болот, тростниковый уют,— В огуречном рассоле и вспышках метана С незапамятных лет там лежат и гниют Плавники баснословного Левиафана.
Приближенье спросонья целующих губ, Ощущенье гипноза в коралловых рощах, Где, добычу почуя, кидается вглубь Перепончатых гадов дымящийся росчерк.
Я хочу, чтобы детям открылась душа, Искушенная в глетчерах, рифах и мелях, В этих дышащих пеньем, поющих дыша, Плоскогубых и голубобоких макрелях.
Где Саргассы развертываются, храня Сотни мощных каркасов в глубинах бесовских, Как любимую женщину, брали меня Воспаленные травы в когтях и присосках.
И всегда безутешные — кто их поймет? — Острова под зевающими небесами, И раздоры парламентские, и помет Глупышей, болтунов с голубыми глазами.
Так я плавал. И разве не стоил он свеч, Этот пьяный, безумный мой бег, за которым Не поспеть, — я клянусь! — если ветер чуть свеж, Ни ганзейцам трехпарусным[324], ни мониторам[325].
Пусть хоть небо расскажет о дикой игре, Как с налету я в нем пробивал амбразуры, Что для добрых поэтов хранят винегрет Из фурункулов солнца и сопель лазури.
Как со свитою черных коньков я вперед Мчал тем временем, как под дубиной июлей В огневые воронки стремглав небосвод Рушил ультрамарин в грозном блеске и гуле.
Почему ж я тоскую? Иль берег мне мил? Парапетов Европы фамильная дрема? Я, что мог лишь томиться, за тысячу миль Чуя течку слоновью и тягу Малынтрома.
Да, я видел созвездия, чей небосклон Для скитальцев распахнут, людей обойденных. Мощь грядущего, птиц золотых миллион, Здесь ли спишь ты, в почах ли вот этих бездонных?
Впрочем, будет! По-прежнему солнца горьки, Исступленны рассветы и луны свирепы,— Пусть же бури мой кузов дробят на куски, Распадаются с треском усталые скрепы.
Если в воды Европы я все же войду, Ведь они мне покажутся лужей простою,— Я — бумажный кораблик, — со мной не в ладу Мальчик, полный печали, на корточках стоя.
Заступитесь, о волны! Мне, в стольких морях Побывавшему, — мне, пролетавшему в тучах,— Плыть пристало ль сквозь флаги любительских яхт Иль под страшными взорами тюрем плавучих?

СЧАСТЬЕ

Перевод А. Ревича

Светлый дом! Дни весны! Кто из нас без вины?
Светлый дом! Дни весны!
Чудесам учусь у счастья, Каждый ждет его участья.
Пусть ворвется утро в дом Звонким галльским петухом!
Что еще мне в жизни надо? Радость — высшая награда.
Чар ее не побороть, И душа в плену и плоть.
Слов своих не понимаешь, Улетают — не поймаешь.
Светлый дом! Дни весны!

РАЗУМУ

Перевод Н. Стрижевской

Твой взмах руки, как удар барабана, — начало новой гармонии, звон всех созвучий.

Твои шаги: подъем воли людских, зов «вперед».

Ты головой качнешь: новая любовь! Ты голову поверяешь: новая любовь!

«Судьбу измени, от горя храни, пусть времена вспять идут», — дети твои поют. «В непостижимую даль вознеси наши стремления и наши дни», — к тебе простирают руки.

Грядущий из всегда и уходящий всюду.

РАССВЕТ

Перевод А. Ревича

Я обнял летнюю зарю.

Усадьба еще не проснулась: ни шороха в доме. Вода была недвижна. И скопища теней еще толпились на лесной дороге. Я шел, тревожа сон прохладных и живых дыханий. Вот-вот раскроют глаза самоцветы и вспорхнут бесшумные крылья.

Первое приключенье: на тропинке, осыпанной холодными, тусклыми искрами, мне поклонился цветок и назвал свое имя.

вернуться

324

Ганзейцы трехпарусные… — корабли Ганзы, торгового и политического союза северонемецких городов (XIV–XVII вв.).

вернуться

325

Монитор — старинный броненосец небольшого тоннажа.