Тристан (настоящее имя — Эдуар-Жоакен) Корбьер (1845–1875). — Мечтал о судьбе моряка, но, с шестнадцати лет изуродованный жестоким ревматизмом, не мог осуществить ни этой своей страсти, ни других юношеских надежд. Боль и отчаяние, которые в повседневной жизни Корбьер прятал за эксцентричностью привычек, в его лирике прорываются сквозь горькую издевку надо всем на свете, и прежде всего над самим собой, сквозь подчеркнутую противоречивость поэтического автопортрета, неровные, торопливые ритмы. Многие строки Корбьера вдохновлены обычаями и ландшафтами родной Бретани; его излюбленные персонажи — люди моря и парии: бродяги, проститутки. Изданный в 1873 году (за счет автора) сборник стихов «Желтая любовь» остался незамеченным. Лишь десять лет спустя имя Корбьера извлек из забвения Верлен, посвятив ему первый из своей серии очерков «Проклятые поэты».
СКВЕРНЫЙ ПЕЙЗАЖ
Перевод Бенедикта Лившица
Песок и прах. Волна хрипит и тает,
Как дальний звон. Волна. Еще волна,—
Зловонное болото, где глотает
Больших червей голодная луна.
Здесь медленно варится лихорадка,
Изнемогает бледный огонек,
Колдует заяц и трепещет сладко
В гнилой траве, готовый наутек.
На волчьем солнце расстилает прачка
Белье умерших — грязное тряпье,
И, все грибы за вечер перепачкав
Холодной слизью, вечное свое
Несчастие оплакивают жабы
Размеренно-лирическим «когда бы».
ДНЕВНОЙ ПАРИЖ
Перевод М. Яснова
Гляди-ка — ну и ну, что в небесах творится!
Огромный медный таз, а в нем жратва дымится,
Дежурные харчи бог-повар раздает,
В них пряностью — любовь, приправой острой — пот.
Толпой вокруг огня теснится всякий сброд,
И пьяницы спешат рассесться и напиться,
Тухлятина бурлит, притягивая лица
Замерзших мозгляков, чей близится черед.
Для всех ли этот пир, обильный, долгожданный,
Весь этот ржавый жир, летящий с неба манной?
Нет, мы всего одну бурду собачью ждем.
Над кем-то тишь и свет, но дождь и мрак над нами,
Наш черный котелок давно забыл про пламя.
И злобой мы полны, и желчью мы живем.
А я бываю сыт и медом и гнильем.
* * *
«Смеешься? Что ж! Потешимся отравой…»
Перевод М. Яснова
Смеешься? Что ж! Потешимся отравой.
Шут Мефистофель, наливай вина!
Чтоб сердце запузырилось кровавой
Харкотиной — сквозь губы — как слюна.
К чертям любовь! Докучною забавой
Утешиться ль? Грядущая цена
Тебе — ты сам. О, провонявший славой,
Наполни грудь миазмами до дна!
Довольно! Вон! Окончена пирушка,
Тебе сума — последняя подружка,
А револьвер — последний твой дружок.
Забавно прострелить себе висок!
…Иль, доживая, молча, без оглядки,
В глухом похмелье пей судьбы остатки.
ТРУБКА ПОЭТА
Перевод Р. Березкиной
Я — трубка бедного пиита.
Ему я пища и защита.
Когда химеры с потолка
К нему слетаются на лоб,
Я дым над ним пускаю, чтоб
Ему не видеть паука.
Пред ним рисую я пейзажи,
Моря, пустыни и миражи.
Блуждает взгляд его, как вдруг,
Сгущаясь, дым знакомой тенью
Плывет подобно привиденью —
И он кусает мой мундштук.