Ну а Петер и Густен слывут пареньками,
что умеют вовсю загреметь каблуками
и девчонку подкинуть — вот так!
Были Флаксман — что с хутора, Никлас, Калль-Юхан,
был и рекрут Пистоль, — прибежал во весь дух он.
Был из Хёгвальда парень, батрак.
Будто пакля горела у каждого в теле,
так девиц они в рейландском танце вертели.
Как кузнечики, прыгали те!
По камням каблуками без устали топали,
косы, юбки взлетали, передники хлопали,
и визжала гармонь в темноте.
В самой гуще берез, и ольхи, и орешины,
где лесные тропинки ветвями завешены,
шорох слышался, смех, болтовня.
Игры, шалости были среди бурелома,
поцелуи в кустах, воркованье, истома:
— Вот я — здесь, если любишь меня!
Над окрестностью звезды сверкали; по черной,
окаймленной деревьями, глади озерной
тихий блеск разливался с небес.
Запах клевера с пажитей несся душистых,
а с нагорья — дыхание шишек смолистых.
Там сосновый раскинулся лес.
Ухнул филин из Брюнберской чащи в ту пору,
да лисица примкнула к веселому хору.
Их не слышал никто из людей.
Эхо с Козьей вершины «угу!» прокричало
и гармонике Нильса, дразнясь, отвечало
дальним «дудели! дудели! дей!».
МОШЕННИКИ
Есть в Каттебухульте у нас, возле Бу,
мошенники, плуты, жулье.
Там гогот услышишь, и брань, и божбу.
Разгульное, право, житье!
В уезде нет хуже, чем этот притон,
цыган черномазых приют.
Священник и ленсман — для них не закон.
На всех отщепенцы плюют.
А старый цыган по дорогам весной
слонялся, шатался в лесу.
Лихой браконьер, конокрад записной,
хоть восемьдесят на носу!
Старуха его страхолюдная — страсть
и ноги волочит едва.
Всю осень она побираться и красть
ходила, хоть еле жива.
Сейчас они в Каттебухульте тайком
без пошлины гонят вино.
Пройдешь мимо дома — разит кабаком,
и всякого сброду полно.
Все парни у них поножовщики сплошь,
пропойцы, — чуть свет — за питье!
У женщин, поверьте, стыда ни на грош:
шалит с кем попало бабье.
Наш ленсман из местности гнал это зло.
Расправится с шайкой одной,
уйдут — а на смену, глядишь, принесло
другую из чащи лесной.
А тут еще Альстерин, миссионер,
к безмозглым таким загляни!
Всю спину бедняге на лучший манер
разделали дегтем они.
Горбун, говорят, распрямится в гробу.
Ягненком не сделаешь рысь.
Отребье из Каттебухульта, близ Бу,
в людей обращать не берись!
ЛЕШАЧИХА
На опушке рощи, в Гуннерудскбгене,
пройдя торфяник, при Бротторпслогене,
аккурат лешачихи жилье!
Взглянуть бы вам на нее!
Она, любовью к мужчинам ужалена,
парнишку Викбумов из Никласдаллена
кружила, когда отсель
шел он вечером к Анне, во Фьель.
Разодета, как пастор в пасхальный день!
Из папортника венок набекрень,
юбчонка из хвои, корсаж слюдяной,
и пахнет фиалкой ночной.
Можжевельника гибче, стройней, чем сосна,
извивалась, юлила, вихлялась она,
как змея, что пятой раздавлена.
И страх взял Калле из Даллена!
Она, по законам ведьмовской науки,
творила нечистые фигли и штуки,
скакала, как дикий козел,
петляла, что рысь, и — за ствол.
А парень из Даллена спятил, бедняга.
Поныне слоняется он, как бродяга,
несет околесицу, гиль…
Вот и видно, что все это — быль!
ЧЕРТОВЩИНА
Что значит — чертовщина?
Что значит — чертовщина? —
выспрашиваешь ты.
Узнаешь, дурачина,
что значит чертовщина!
Дождись лишь темноты.