* * *
«Когда я прежде в Лэдло…»
Когда я прежде в Лэдло
Шагал при свете звезд,
Со мной два добрых друга
Шагали во весь рост.
В тюрьму стащили Нэда,
А Дика на погост.
Теперь один я в Лэдло
Иду при свете звезд.
ГВИДО ГЕЗЕЛЛЕ
Перевод с нидерландского Н. Мальцевой
Гвидо Гезелле (1830–1899). — Фламандский поэт и филолог, писал на нидерландском языке. Был священником. Преподавал в духовной семинарии в Руселаре, где одним из его учеников был Албрехт Роденбах (см. ниже). С 1871 года жил в уединенном местечке Контрейк.
С первым сборником («Кладбищенские цветы») Гезелле выступил в 1858 году, за ним в 1860 году последовали «Фламандские упражнения в стихосложении» и «Стихотворения, песни, молитвы». Темы творчества Гезелле— размышления о вере, взаимосвязи природы и человека, о судьбах родины. После длительного, вызванного тяжелым душевным кризисом молчания поэт в 1877 году вновь возвращается к литературной деятельности. Стихи этого периода посвящены вечности и смерти, поэт создал целый ряд мистических гимнов. С 1878 по 1880 год выходит в свет четырехтомное «Полное собрание стихотворений» Гезелле, в 1893 году — сборник «Венок времени», в 1897 году — «Рифмы».
О шелестящий мой тростник!
Напев твой горестен и дик!
Когда пролетный ветр с полей
твоих касается стеблей,—
смиренно гнешься, отрешен,
и, вспрянув, вновь творишь поклон,
и шепчешь… — в глубь души проник
твой зов печальный, о тростник!
О шелестящий мой тростник!
Как редко, встав от дел, от книг,
один сидел я над рекой;
был безграничен мой покой,
и я взирал на ток струи,
на стебли слабые твои,
на рябь… — и постигать привык
твой зов печальный, о тростник!
О шелестящий мой тростник!
Твой голос путника настиг,
но, глух к напеву твоему,
он прочь спешит, из тьмы во тьму,
туда, куда судьба влечет,
где злато звонкое течет,—
не остановишь и на миг
его, о милый мой тростник!
И все же, гибкий мой тростник,
не все отвергли твой язык;
господь твой стебель сотворил,
сказал он: «Дуй!» — и, легкокрыл,
тебя коснулся ветерок,
ты преклонился… слушал бог…
твой голос, мал или велик,
угоден был ему, тростник!
О шелестящий мой тростник!
И мне понятен твой язык,
когда, смирен и отрешен,
земле кладешь земной поклон,
господню заповедь верша,—
всегда с тобой моя душа,
о шелестящий мой тростник!
И мне понятен твой язык.
О шелестящий мой тростник,
вплети свой голос хоть на миг
в напев мой горький и прильни
к стопам того, кто наши дни
продлил! — о ты, творец твердынь,
что внемлет стеблю, не отринь,
услышь! — с мольбой к тебе приник
я — бедный, страждущий тростник!
Печален вид дерев нагих;
как прежде, там гнездятся
от веток — паветья, на них
листы не молодятся;
но знаю — ветви дрогнут вдруг,
листок с листком связуя,
на свет, струящийся вокруг,
перстами указуя.
Во мгле зимы чета стволов
чернеет за четою;
полумертвы, но вешний зов
затеплен в них мечтою;
так в старом — новой жизни дни
простерты божьим плугом,
как утро с вечером, они
чредуются друг с другом.
Рубцы и раны свежий цвет
зеленый заживляет;
минувшим не прельщайся, нет,—
оно благословляет
растущих вновь из седины,
все с тою же мечтою,
что присноновою должны
излиться красотою.
О златоглавец, несличимый
с толпою звезд; неисточимый
источник сил;
сколь дивен выезд августейший,
когда стремишься ты древнейшей
тропой светил!