Взгляд герцогини покоился на листах, которые императрица, внимательно рассмотрев, перекладывала своими тонкими жемчужно-белыми пальцами.
— Во всём этом я не вижу настоящего вкуса, — сказала наконец Евгения, отбросив рисунки, и облако неудовольствия омрачило её лицо. — Повторения! Ничего, кроме повторений, или безобразных крайностей, которые не украшают, а только портят человеческую фигуру!
— Вашему величеству надобно самой подать идею для сезона, — сказала герцогиня с улыбкой. — Вы не можете требовать творческих мыслей от бедной швеи. Швея — тот же актёр, который передаёт мысли поэта.
Императрица задумалась.
— Знаешь ли, милая Анна, — сказала она спустя некоторое время. — Надобно положить конец широким платьям — преувеличения довели эту моду до безобразия! Притом будет выставка, придётся много ходить, чтобы видеть чудеса искусства и промышленности всего света. Целое помещение выставки оказалось бы тесно, если бы собрались туда все дамы в широких платьях, и для мужчин не осталось бы места, — прибавила Евгения с усмешкой.
— Вы, ваше величество, произведёте переворот, когда объявите смертный приговор широким платьям и принудите дам носить узкие, — сказала герцогиня. — При этом потребуется новая обувь. Я предвижу всеобщее волнение, так сказать, революцию, у которой, без сомнения, найдётся и своя оппозиция, несмотря на могущество и безграничное господство вашего величества в области моды!
— Тем лучше, — отвечала монархиня задумчиво. — Эти мелкие революции всегда отводят мысль от великого переворота, который, — тут с её уст сорвался вздох, — всегда дремлет в недрах французской нации и просыпается, когда ничто иное не занимает наших соотечественников. И мне кажется, что этот переворот уже просыпается, потягиваясь и зевая! Однако же, — продолжала она, меняя тему и беря карандаш, которым провела несколько линий на полях лежащего перед ней рисунка, — где же мы найдём приличную моду?
И перечеркнула сделанный ею абрис.
— Нелегко придумать красивый и удобный наряд! Кстати, — заговорила Евгения немного спустя, — сегодня я принимаю римского графа Риверо, который здесь поселился и о котором я тебе рассказывала. Он, должно быть, интересная личность; аббат Бонапарте горячо рекомендовал его мне, а также принцесса Констанция, — знаешь, аббатиса монастыря Крови Христовой в Риме. И графиня Распони, со своей стороны, писала мне о нём из Равенны; все говорят о нём как о человеке с высоким умом и глубокой преданностью Святому престолу и с неутомимою ревностью трудящемся в пользу святой церкви. Такие люди очень редки в настоящее время. Видела ты его или слышала о нём?
— Я не видела его, — отвечала герцогиня, но слышала о нём от моего брата Иоахима, который выставляет графа совершенством и хвалит его прекрасных лошадей!
— Я никогда не встречала прежде этого имени, — сказала императрица. — Папа пожаловал его римским графством, нунций представлял его императору и мне в последний приёмный день, но упомянутые лица особенно рекомендуют его мне, и все говорят, что для меня, вероятно, будет чрезвычайно интересно ближе познакомиться с графом, который во многих отношениях может быть полезен церкви. Я с нетерпеньем жду встречи с ним.
— Господин барон Пьерес! — доложил камердинер императрицы. Последняя кивнула головой, и в комнату вошёл барон де Пьерес, первый шталмейстер её величества, красивый стройный мужчина в чёрном утреннем сюртуке.
— Испрашиваю приказаний вашего величества о выезде, — сказал барон, подходя с глубоким поклоном к императрице.
— Погода хороша, — сказала Евгения, приветствуя де Пьереса ласковой улыбкой и потом бросив взгляд в окно, через которое лились яркие солнечные лучи. — Я поеду в открытой коляске в Булонский лес, за два часа до обеда; вы будете сопровождать меня, любезный барон?
— Приказание вашего величества будет исполнено, — отвечал барон.
— Я предполагаю длительную прогулку, — сказала императрица, — и если для вас утомительно ехать верхом у дверей, то…
— Верховая езда в такую прекрасную погоду доставит мне большое удовольствие, — прервал её де Пьерес с живостью. — И высокую честь, — он поклонился, — ехать возле своей государыни.
— А ты, милая Анна, поедешь со мною? — спросила Евгения, обращаясь к герцогине Муши.
— Если ваше величество позволит мне сперва съездить домой, чтобы переменить туалет.
— Но, дорогой барон, что у вас там тщательно завёрнуто в бумагу? — поинтересовалась императрица, указав на пакет в тонкой веленевой бумаге, перевязанный красными шёлковыми шнурками. — Не модель ли нового седла или миниатюрный экипаж вашего изобретения?