«За скипетр и корону» (Um Szepter und Kronen, 1872),
«Европейские мины и контрмины» (Europäische Minen und Geminen, 1873—1875),
«Две императорские короны» (Zwei Kaiserkronen, 1875),
«Крест и меч» (Kreuz und Schwert, 1875—1876),
«Герой и император» (Held und Kaiser, 1876).
«Императрица Елизавета» (Kaiserin Elisabeth, 1881)
«Великая княгиня» (Die Grossfürstin, 1882)
«Григорий Орлов» («Адъютант императрицы») (Der Adjutant der Kaiserin, 1885)
Часть первая
Глава первая
Была середина марта 1867 года. В комнате принца Французской империи, в старом дворце Тюильри, царил полумрак. Тяжёлая зелёная драпировка была спущена почти до половины окон, и в помещение, которое согревал яркий огонь камина, проникал лишь бледный свет пасмурного дня.
Большой стол посредине комнаты был завален книгами и географическими картами. На маленьком столе выстроились солдатики из папье-маше, представлявшие различные части французской армии. Рядом находились рисовальный столик и этажерка со всеми графическими принадлежностями. Имелся небольшой электрический аппарат, а вокруг — множество тех безделушек, которые служили частью для игры, частью для обучения нежного мальчика, как называли принца, на которого были обращены глаза всей Европы: отчасти с заботливым вниманием, отчасти с напряжённым интересом, отчасти с неумолимой ненавистью.
Близ камина, рядом со столом, заваленном книгами с картинками, стояла кушетка. На ней лежал одиннадцатилетний принц в широком шлафроке из чёрной шёлковой материи. Худощавое лицо, покрытое бледностью, которая свидетельствует о долгой болезни, покоилось на кружевной подушке. Большие тёмные глаза с лихорадочным блеском резко выделялись на фоне белой кожи; детский рот с пухлыми губами нервно подёргивался.
Тонкая, элегантная рука лежала на развёрнутой книге с раскрашенными картинами, представлявшими французские костюмы в различные исторические эпохи: с иллюстрации смотрел Людовик ХVI в королевских регалиях, окружённый вельможами и дамами в блестящих придворных нарядах того времени.
Другую руку принца держал стоявший пред ним императорский лейб-медик, доктор Конно, который внимательно смотрел на часы и считал удары пульса.
Серьёзное и умное лицо старого друга и врача Наполеона III не выражало удовлетворения, и он дольше, чем следовало, держал руку больного, постоянно наблюдая биение пульса, и иногда почти незаметно кивал.
По другую сторону стоял воспитатель принца, генерал Фроссар — серьёзная военная фигура, прямая и негибкая, выражавшая приветливость и железную волю. Он пытливо смотрел на доктора, который, выпустив руку принца, долго вглядывался в лице юного пациента.
— Как только погода улучшится, — сказал наконец Конно, — принца надо будет перевезти в Сен-Клу; продолжительное пребывание на чистом воздухе и солнце — вот главный залог выздоровления.
Глаза принца расширились, на губах появилась радостная улыбка.
— От всей души благодарю вас за это распоряжение, — сказал он звонким и чистым голосом, слегка ослабевшим от болезни. — Меня так и тянет из этих стен на чистый воздух, к цветам и деревьям, которые я могу здесь видеть только из окна! Поверьте, — продолжал он после небольшой паузы, во время которой глаза его задумчиво смотрели на раскрашенную картинку, — поверьте, в этих стенах я никогда не буду здоров: они делают меня несчастным, давят, теснят… О, прошу вас, сейчас, немедля отправить меня!
— Погода ещё довольно холодная, принц, — ласково возразил Конно, нежно проводя рукой по блестящим русым волосам императорского сына, — надо подождать немного, переезд может быть вредным для вас!
Неудовольствие и огорчение отразились на лице мальчика, лоб его наморщился, на глаза навернулись слёзы.
— Никакой переезд не может быть вредным для меня настолько, — сказал он, пылко сжимая пальцы, — насколько пребывание здесь, в Тюильри. Я хочу ехать!
— Принц, — сказал генерал Фроссар строгим тоном, — прежде чем повелевать, выучитесь сперва повиноваться родителям и наставникам, а главное, необходимости. Не волнуйтесь и ждите спокойно минуты, когда доктор позволит вам переехать.
Принц опустил глаза, глубокий вздох вырвался из его груди и, как бы невзначай, он указал на картинку, лежавшую у него на коленях.
— Говорю вам, — сказал он через несколько минут, когда выражение упрямства и раздражения исчезло с его лица, сменившись глубокой печалью. — Говорю вам, что здесь я никогда не смогу выздороветь! — Представьте себе, доктор, — продолжал он. — Я лежал здесь и рассматривал изображения старинных костюмов и при этом вспоминал всё, что выучил из французской истории. На каждой новой картинке я видел новую кровь и бедствие, новые потоки крови, новые ужасы, которые приносили своим обитателям Лувр и соединённый с ним теперь Тюильри. Меня охватила печаль, и я заснул на этой картинке, изображающей бедного короля Людовика.