Послышался шум отодвигающейся двери, красивая белая ручка приподняла портьеру, и женский голос произнёс:
— Войдите граф.
Риверо быстро перешёл салон, отдёрнул портьеру и вошёл в будуар с одним окном из цельного зеркального стекла. Стены были обиты серыми шёлковыми обоями; цветы, статуэтки, книги и альбомы до того наполняли комнату, что лишь у камина оставалось свободное место для шезлонга и двух кресел.
Дама, пригласившая графа в этот укромный уголок, опять улеглась на шезлонг. Её чёрные волосы, заплетённые простыми косами, лежали над прекрасным бледным лбом; греческое лицо с тёмными глубокими глазами отличалось прозрачной бледностью, которая, не будучи следствием болезненности, указывает на преобладание духа над плотью. Полулёжа на шезлонге, она опиралась ногами, обутыми в белые шёлковые туфли с меховой опушкой, на небольшую скамеечку, придвинутую к позолоченной решётке камина. На даме был широкий утренний наряд из серебристо-серой шёлковой ткани, и во всей её фигуре замечался некоторый беспорядок, служивший доказательством того, что она ещё не принималась за великое и важное занятие туалетом. Но в упомянутом беспорядке не было, однако, никакой небрежности, всё дышало совершеннейшим изяществом знатной особы.
Граф быстро подошёл к шезлонгу и сел в стоявшее рядом кресло.
Дама протянула ему руку; граф взял её и, как бы подчиняясь очарованию, которое разливала обладательница руки, поднёс к губам. В его глазах блеснул луч торжества.
— Примите от меня поздравление, — сказал Риверо холодным тоном, который контрастировал со смыслом его слов. — Вы с каждым днём становитесь прекраснее и изящнее.
Полугордая-полуироническая улыбка играла на губах дамы, когда с них слетел ответ:
— Я должна стремиться к тому, чтобы быть настолько изящнее и прекраснее, насколько выше стоит маркиза Палланцони над Антонией Бальцер. Кстати, граф, нет ли у вас известий о моём достойном супруге, маркизе Палланцони?
И, засмеявшись, она откинулась красивой головкой на спинку шезлонга.
— Он спокойно живёт под надзором старого слуги в небольшом домике около Флоренции, который я устроил для него, и проводит остаток своей жизни в раскаянии о бедности, на которую сам себя обрёк и из которой я его вызволил. — Однако, — посерьёзнев, продолжал Риверо, — остерегайтесь говорить о нём таким тоном с кем-либо другим, кроме меня: хотя человек, давший вам своё имя, пал низко, но имя его принадлежит к числу самых древних и самых благородных, и никакой новый позор не должен запятнать его, по крайней мере перед светом!
Лицо маркизы вспыхнуло, ядовитый взгляд блеснул из-под ресниц, губы гордо раскрылись, но маркиза не произнесла ни слова, глаза опустились как бы для того, чтобы скрыть выражение их от пристального взора графа; черты мгновенно приняли опять своё равнодушное, приветливое обличье.
— Знаете ли, граф, — сказала женщина, — я начинаю скучать. Теперь я изучила Париж с его пёстрыми, меняющимися картинами, которые, однако, остаются, по сути, вечно однообразными; я нахожу отвратительными и скучными этих молодых людей с их притворной пресыщенностью, и, — прибавила она с лёгким вздохом и острым, испытующим взглядом, — настоящее общество закрыто для меня, несмотря на громкое имя, которое… вы дали мне.
— В этом отношении надобно иметь терпение, — отвечал граф, — находясь в вашем положении, нельзя спешить со вступлением в общество. Впрочем, будьте покойны, — продолжал он, — оказывая важную и полезную услугу, вы попадёте в высший свет, немедленно и постепенно поднимаясь, но разом. Как только я сочту это необходимым, — прибавил Риверо тоном ледяной твёрдости.
Опять глаза маркизы вспыхнули гневом, и снова скрыла она это выраженье под опущенными веками.
— Важную и полезную услугу? — переспросила она спокойным голосом. — И верно, вы говорили, что мои услуги будут нужны в важных делах и что, служа святому делу, я смогу искупить свои прежние заблуждения. Но до сих пор я ничего не сделала, чего не могла бы сделать всякая настоящая маркиза.
При этих словах её лицо исказила тень презрения.
— Настала минута, когда вы можете начать свою деятельность, — объявил граф. — Вам предстоит оказать услугу, которая, при искусном исполнении, может повлиять на судьбу Европы!
Маркиза вскочила; глаза её засверкали.
— Говорите, граф! — вскричала она. — Говорите, я вся превратилась во внимание.
Граф несколько секунд спокойно смотрел на её взволнованное лице.