— Не вижу причины тому, — отвечал Виндтхорст, — но, во всяком случае, с ними нужно действовать осторожно и искусно. Если я своим опытом и влиянием могу содействовать умиротворению и упрочению спокойствия, то вы всегда можете на меня рассчитывать.
— Благодарю вас, — сказал граф, — надеюсь, мы ещё найдём случай подробно переговорить об этом ганноверском вопросе; пока же постарайтесь, насколько можете, чтобы в Гитцинге признали по крайней мере практичность новых условий — здесь же вы найдёте крайнюю снисходительность в вопросе об имении.
И, дружески поклонившись, он отошёл от Виндтхорста. Затем отыскал глазами доктора Ласкера, который стоял от него в нескольких шагах, ведя разговор с тайным советником Вагенером. Первый министр подошёл, Вагенер сделал несколько шагов назад.
— Итак, мой дорогой доктор, — сказал граф Бисмарк, улыбаясь, — мне нужно серьёзно поговорить с вами. Довольны ли вы происшедшим в Германии?
— Конечно, ваше сиятельство, — отвечал Ласкер с поклоном и поднимая на графа проницательные, умные глаза. Конечно, я доволен, счастлив тем великим шагом, который так твёрдо и энергично сделала Германия к своему объединению, и всегда буду держать вашу сторону в иностранной политике. Но во внутренних вопросах…
— Я не совсем хорошо понимаю различие, которое вы делаете, — сказал Бисмарк серьёзно. — Могу уверить вас, что задачей честного правительства я всегда считал стремление к возможной свободе личности и народа, насколько это сочетается с государственным благосостоянием.
— Я ни одной минуты не сомневался в этом честном и справедливом убеждении и воззрении вашего сиятельства, — сказал Ласкер, — однако нам будет трудно найти согласие относительно меры свободы, сообразной с государственным благосостоянием, и относительно средств и способов утвердить и охранить её.
— Быть может, моя мера больше вашей, — сказал граф с задумчивым видом, — а способы?.. Неужели вы всерьёз полагаете, — продолжал он с живостью, — что свобода будет утверждена, когда правительство станет платить жалованье народным депутатам; разве Англия не свободная страна, хотя не платит жалованья депутатам? Или когда господа парламентарии оппонируют воинской повинности и утверждению военного бюджета? Чем были бы мы без сильной армии? До войны я ещё готов был смириться с этим, но теперь вы наслаждаетесь плодами победы и не хотите усилить орудие, имевшее целью завоевать эти плоды и, быть может, защитить их?
Ласкер серьёзно посмотрел на графа.
— Позвольте мне говорить откровенно! — сказал он. — Я не принадлежу к поклонникам туманных теорий, измеряющих свободу по шаблону той или другой доктрины — выше теорий стоят для меня личности. Но, — прибавил он с лукавым взглядом, — стоя пред вашим сиятельством, не могу не вспомнить басни о центавре: хотелось бы пожать протянутую руку, но боишься удара подкованным копытом.
Бисмарк рассмеялся.
— Но если бы у этого центавра не было таких копыт, то как двигался бы он по неровной почве, на которой встречает кроме естественных ещё искусственные препятствия?
— Но вы должны согласиться, — сказал Ласкер, — что я и мои политические друзья, либералы, находимся в жестоком затруднении. Несмотря на желание помогать вам, мы пугаемся окружающих вас. Вы совершили великое дело; вы — и никто более нас не сознает этого, — проложили истинной свободе путь в Германию, но здесь, в Пруссии, всё остаётся по-старому. Тут граф Линце, там Мюлер — тот самый Мюлер, — продолжал он. — Можете ли вы ожидать от нас доверия к внутреннему управлению? Мы должны быть в оппозиции с такими людьми и сами заботиться о себе. И кроме этих министров, извините за откровенность, можем ли мы питать доверие, видя около вас людей, подобных Вагенеру? Лично я Вагенера люблю и недавно ещё беседовал с ним, но он был всегда представителем крайней реакции…
Ласкер смолк.
— Неужели вы думаете, — сказал граф Бисмарк весёлым тоном, — что я хожу на помочах у моих референтов и что, — прибавил он с улыбкой, — копыто центавра в почтительном страхе склоняется перед мозолем бюрократии? Вагенер! Знаете ли, дорогой доктор, когда вы работаете, обдумываете свои остроумные речи, которым я часто восхищаюсь, вы едва ли часто заглядываете в свой словарь. Видите ли, у меня ещё меньше времени, чтобы справляться с книгой — мне нужен живой словарь.
Ласкер расхохотался.
— Теперь, — продолжал министр, — вы согласитесь, что в этом отношении Вагенер незаменим; он обладает способностью репродуцировать, ассимилировать чужие мысли, а это именно мне и нужно. Выводы же мои — мои собственные, — прибавил он, гордо подняв голову, — и я требую для себя такой же свободы, какую предоставляю всем!