Фон Гарденберг насторожил уши.
— Так как вы отлично наблюдали и проследили условия в церковной области, — сказал он, — то не заметили ли и в других областях того, что может быть полезным — или вредным?
— Я слышал здесь, — сказал кандидат с некоторым колебанием, — что вследствие люксембургского вопроса предстоят неудовольствия с Францией. Я почти опасаюсь, что агитация, возбуждаемая королём Георгом или окружающими его лицами, идёт полным ходом и что для опасных целей могут быть употреблены заблудшие молодые люди, офицеры… От чего многие семейства будут ввергнуты в печаль.
Фон Гарденберг с глубоким вниманием смотрел на спокойное лицо кандидата.
— Известны вам какие-нибудь подробности этого? — спросил комиссар с живостью. — Можете вы дать мне зацепку? Указать лиц?
Кандидат отрицательно помахал рукой.
— Господин барон, — сказал он, — я могу предостерегать, но не доносить.
— Дело серьёзное! — возразил гражданский комиссар с нажимом. — По вашему указанию я имел право предлагать вам прямые вопросы, однако же обращаю ваше внимание только на то, что сообщение, какое вы сделаете мне, не будет иметь характера доноса. Я также имею основание думать, что в гвельфских кружках происходит что-то; в интересах самих молодых людей, которых могут совратить с истинного пути, я желал бы иметь возможность употребить предупредительные меры, пока ещё не случилось ничего важного, потому что всякое враждебное против нас действие в настоящую минуту будет и должно быть наказано со всей строгостью закона.
— Это будет ужасно! — вскричал кандидат с выражением сильного ужаса, — если эти столь достойные семейства… Господин барон, — сказал он, будто невольно кладя руку на плечо гражданского комиссара, — если дело касается только предупредительных мер, то обратите вниманье на лейтенанта фон Венденштейна!
— Фон Венденштейна? — переспросил фон Гарденберг. — Сына оберамтманна, который живёт здесь с прошедшего года?
— Он самый, — отвечал кандидат. — Я боюсь за него, потому что он имеет частые сношения с враждебными Пруссии офицерами фон Чиршницем и фон Гартвигом.
— Фон Гартвигом? — вскричал гражданский комиссар. — Да это… — Он осёкся. — И фон Гартвиг был здесь у фон Венденштейна… Это может навести на след, — шептал он. — Если бы удалось открыть нити…
— Но, ради бога, прошу вас, барон, — воззвал Берман, — действовать осторожно и не скомпрометировать меня… Не забудьте, что я говорил с лучшим намерением!
— Не беспокойтесь, — отвечал фон Гарденберг, — и рассчитывайте на мою благодарность за ваше стремление быть нам полезным!
Он встал.
Кандидат также встал и, глубоко поклонившись и потупив глаза, вышел из кабинета.
— Если удастся, — говорил себе он, — отдалить эту близкую свадьбу, то передо мной откроется обширное поле и станет возможно приобрести утраченное. Всё устраивается хорошо, с какой стати должен я лишиться имущества дяди потому только, что какому-то офицерику вздумалось разыгрывать роман с моей кузиной? Посмотрим!
И с торжествующей улыбкой на тонких губах он оставил дом.
Между тем фон Гарденберг написал несколько строк, сложил лист бумаги и запечатал.
— Отнести тотчас к начальнику полиции Штейнманну! — приказал он дежурному, прибежавшему на громкий звон колокольчика.
Глава девятая
В большом светлом кабинете венского дворца, спиной к задней двери, сидел за письменным столом министр императорского двора и иностранных дел барон фон Бейст.
Слегка поседевшие и несколько поредевшие волосы, тщательно завитые, падали локонами по обеим сторонам высокого лба. Один угол рта несколько опустился, и игравшая на нём лёгкая улыбка вместе с весёлым взглядом придавали всему лицу министра выражение спокойного довольства.
Фон Бейст откинулся на спинку кресла и внимательно рассматривал сообщение, поданное ему начальником отделения Гофманном, который сидел у стола напротив министра.
Гофманн, типичный тощий канцелярский работник с очень неприметным морщинистым лицом, казавшийся на вид старше своих лет, внимательно следил за выражением лица своего начальника, который при чтении несколько раз кивал головой, как бы выражая тем своё одобрение.
— Я очень рад, — сказал он наконец, бросив на стол прочитанное сообщение, — что князь Михаил готов отозвать свои чрезмерные требования и удовольствоваться очищением сербских крепостей от турецкого гарнизона. Этот гогенцоллернский принц на румынском престоле — прескверная для нас вещь; благодаря французскому влиянию в Константинополе он пользуется такими громадными преимуществами, что другие князья-данники могут взволноваться и своими спорами навязать нам на шею восточный вопрос.