Вдаль от юдоли тесной
Та музыка мой легкий дух умчала
Туда, под свод небесный,
Где искони звучало
Божественной гармонии начало.
Звенящие аккорды,
Как музыке небес ответ певучий,
Ты посылаешь гордо,
И сонмы тех созвучий
Сливаются в мелодии могучей.
В ней, как в морской лазури,
Душа плывет, полна такой истомы,
Что все земные бури,
Несчастья, беды, громы
Как будто ей чужды и незнакомы…
О сон, восторга полный!
Ты забытье, какого нет блаженней!
И пусть меня, как волны,
Уносит дивный гений
От грубых чувств и низких побуждений!
Любимцы Аполлона!
Друзья! Ваш хор зовет нас вдохновенно
Внимать ему влюбленно,
Отбросив все, что бренно,
Освободившись от земного плена.
О друг мой юный,
Салинас! Пусть звенят, не умолкая,
Божественные струны,
Мой чуткий слух лаская
И от всего земного отвлекая!
О сдержанности и постоянстве
Блажен, кто цену знает
Всему, чье проницательное око
Повсюду проникает
И видит мир широко
От запада до самого востока!
Один, гонимый жаждой
Оставить сыну пышное именье,
Грош экономит каждый
И в безрассудном рвенье
Сам терпит холод, голод и лишенья;
Другой пред знатью чванной,
В восторге млея, стелется травою,
Тщеславьем обуянный,
Подачек ждет с мольбою,
Смирившись с жалкой, шутовской судьбою;
Бедняга третий, тая
Пред локонами и лукавым взглядом,
Мгновения считая
Блаженные, когда он с милой рядом,
Потом за них годами платит адом…
И только тот, кто в силах
Себя смирить и отнестись к порывам
Желаний легкокрылых
С презреньем молчаливым,
По праву назовет себя счастливым.
Ведь если день сияет,
То злобный ветер, нагоняя тучи,
Его не вытесняет,
И, пролетая над скалой могучей,
Он пик ее не может сбросить с кручи.
Так дуб тенистый, старый,
Жестоким топором лишенный кроны,
Вновь с силой жизни ярой
Листвой темно-зеленой
Весной укроет ствол свой оголенный, —
Его уничтожают,
Ломают, рубят и калечат грубо, —
А он все расцветает,
И снова корни дуба
Смеются над бессильем лесоруба…
Я восхищаюсь теми,
Кто, перед силой не сгибая стана,
Судьбы нелегкой бремя
Несет, хоть гнев тирана
Над ним висит угрозой постоянно!
Он гордо скажет: пламя
Расплавит и твердейшие металлы;
Что ж, расправляйся с нами,
Коль жертв тебе все мало,
И крови вновь твоя душа взалкала!
Руби, коль надо мною
Твоя слепая ярость разразилась!
Я грудь тебе открою, —
Но знай: в ней сердце билось,
В котором мирозданье уместилось!
Легко пронзишь ты тело
Ножом, — и все же злость твоя напрасно
Меня сломить хотела:
Здесь ты достиг предела —
Моя душа кинжалу неподвластна.
Из пут освободиться
Ты ей помог, мной завладеть желая,
И вот она, как птица,
Летит к воротам рая…
Мне жаль тебя: ничтожна власть земная!
Выходя из тюрьмы[432]
Сраженный завистью и клеветою,
Попал я в эту мрачную темницу.
Как счастлив мудрый: он не соблазнится
Большого света мишурой пустою!
Навек с мирской расставшись суетою,
Живет он в сладостном уединенье;
Неприхотлива жизнь его простая,
Лишь с богом он находится в общенье,
Сам зависти не ведая мученья
И зависти в других не вызывая!
Питер ван дер Хейден (раб. 1530–1572).
Кухня тощих. С композиции Питера Брейгеля Старшего. Гравюра на меди.
вернуться
432