Европейские поэты Возрождения

Меня он милостями осыпает
И восхваляет мудрыми словами,
Ибо хвала решимость подымает
И управляет доблести делами.
За мной к походу тотчас примыкает,
Из нежной дружбы, что царит меж нами,
Алкая славы, как и я, упрямо,
Мой брат любимый Пауло да Гама[480].

За ним и Николау Коэльо[481] тоже,
Что не страшится никаких трудов.
И разумом и честью оба схожи,
И каждый яр и к подвигу готов.
И так растет, во мне отвагу множа,
Вокруг меня команда храбрецов.
Бесстрашны все, как быть и подобает
Тем, кто дела подобные свершает.

Награждены все щедро Мануэлем,
Дабы охотнее готовы были
Заняться ждущим их опасным делом,
На что его слова одушевили.
Так Аргонавты, было чьим уделом, —
Когда за золотым руном уплыли
На Корабле судьбы, — узнать впервые,
Сколь грозны Моря Черного стихии.

У Града Одиссеева предела
Во власти юной силы непреклонной
(Где волны и песок приемлет белый
От Тежо пресного Нептун соленый)
Стояли наготове каравеллы;
И не был страх бесстрашию препоной,
Ведь людям Марса и морскому люду
За мной пристало следовать повсюду.

По побережью шествуют солдаты,
Лицом различны и цветно одеты,
Решимостью и храбростью богаты,
Чтоб новые разведать части света.
На крепких мачтах знамена́ крылаты
Колышут ветры тихие рассвета,
Чтоб кораблям, как Арго, за морями
Стать на Олимпе новыми звезда́ми.[482]

Покончив с уготовкою такою
К опасному походу, как ведется,
Мы к смерти уготовились душою,
Товарке неотлучной мореходца.
Небесного Владыку, что одною
Лишь милостью о небесах печется,
Молили на пути нас не покинуть
И в трудных начинаниях подвинуть.

Так в храме мы молились, отбывая,
Что на морском брегу расположился
И носит, для примера, имя края,
Где миру во плоти́ господь явился.[483]
Клянусь тебе, Король, что, созерцая,
Как берег, мне знакомый, отдалился,
Я испытал мучения такие,
Что еле обуздал глаза сухие.

Все люди города в то утро хором
(Одни — друзья, другие домочадцы,
А третьи — лишь взглянуть) с печальным взором
Пришли на берег с нами попрощаться.
А мы, идя́ под благостным призором
Честны́х монахов, стали направляться,
Всевышнему молясь в смиренье кротком,
Процессией торжественною к лодкам.

Перед путем, опасностию грозным,
Потерянными нас уже считали,
И женщины своим стенаньем слезным,
Мужчины ж тяжким вздохом провожали.
Супруги, Матери, чьи в пребыванье розном
Сердца всегда страшатся, выражали
Свое унынье взглядами немыми,
Уж не надеясь видеть нас живыми.

Одна твердит: «О сын, кого считала
Опорой нежною и утешеньем,
Зачем ты в старости моей усталой,
Что будет впредь наполнена мученьем,
Меня бросаешь, жалкою и малой?
Куда спешишь с подобным нетерпеньем?
Или тебе конец ужасный нужен,
Когда ты рыбам попадешь на ужин?»

А та, простоволоса: «Муж мой нежный,
Любовь права: жить без тебя не смею.
Зачем бросаешь в океан безбрежный
Жизнь, что была моей, а не твоею?
Зачем меняешь ты на путь мятежный
Ту нежность, что всегда в душе лелею?
Иль хочешь, чтоб умчалось все, что было,
Как в бурном ветре легкое ветрило?»

Словами провожали нас такими,
Что были по́лны скорби и привета,
И старцы и младенцы вслед за ними,
В ком меньше силы умещают лета.
Гудели горы склонами своими,
Словно печалью каждая задета;
И белые песчинки омывались
Слезами, что обильем им равнялись.

А мы и взора подымать не смели
На Жен и Матерей, чтоб не смущаться
Всей этой скорбью и от твердой цели,
К какой стремимся, вдруг не отказаться;
И я решил: минуты подоспели
Взойти на борт и нужды нет прощаться,
Хоть то любви благое предписанье,
Кто вдаль, кто остается — всем страданье.