493
494
495
496
497
498
Узнай, что, сколько б кораблей на свете
Твой путь ни повторило здесь, дерзая,
Враждебными места им будут эти
И ждет их дикий ветр и буря злая!
И первой же армаде, что наметит
Стезю по волнам девственного края,
Такой удар я нанесу[493] с размаха,
Что будет их потеря больше страха!
Надеюсь здесь, не будет коль обмана,
Меня открывшего подвергнуть высшей мести,[494]
И это не конец еще изъяна,
Что нанесу упрямой вашей чести:
Раз истина уму открылась рано,
То вижу: каждый год на этом месте
Всем вашим кораблям грозит крушенье
И смерть сама вам будет в утешенье!
И первому, кто славою гордиться
Своею может[495] перед небесами,
Я стану вечно новою гробницей,
Как тайно предначертано Богами.
Турецкая армада здесь кичиться
Своих трофеев станет чудесами;
Но и для них дождусь возмездья часа:
Падут во прах Килоа и Момбаса[496].
Другой прибудет[497], муж высокой чести,
Приветливый, и щедрый, и влюбленный,
Красавицы, что с ним прибудет вместе,
Любовию и милостью плененный.
Но черное грядущее из мести
Готовит им мой гневный вал смятенный:
Крушение оставит их живыми,
Чтоб мучились страданьями своими.
Они увидят смерть детей прекрасных,
В такой любви рожденных и зачатых,
Увидят кафров, жадных и ужасных,
Одежды с милой рвущих бесновато;
Увидят нежны члены, формы ясны,
Жарою, хладом, вихрями объяты,
После того как маленькой стопою
Пески горячие истоптаны с тоскою.
Еще увидят, как брели, спасаясь
От стольких бед, от бремени такого
Любовники несчастные, скрываясь
Средь чащи леса душного, густого.
И, скорбными слезами заливаясь,
Что даже камни размягчат суровы,
Обнявшись, душам дали распроститься
С прекрасной и жалчайшею темницей».
И дале страшное вещало чудо
О наших судьбах, но, вскочив проворно,
Я крикнул: «Кто ты, вестник, и откуда?
Зачем ты нас пугаешь так упорно?»
И с воплем, что, казалось, слышен всюду,
Скривив свой рот чудовищный и черный,
Он отвечал, сердито, недовольно,
Словно вопрос его ударил больно:
«Я грозный Мыс, сокрытый в сей пустыне,
Что Мысом Бурь вы наименовали,
И никогда Страбон, Помпоний, Плиний[498]
И им подобные меня не знали.
Весь Африканский брег над бездной синей
Мои крутые пики увенчали,
Я к Полюсу далёко простираюсь
И вашею гордыней возмущаюсь!
Я — из Гигантов, что самой Землею,
Как Энкелад, Эгей, Тифон, зачаты;
Звался Адамастор я, и войною
На Громовержца я ходил когда-то;
Не громоздил я гору над горою,
Но властию моей была объята
Стихия, где я плавал капитаном,
Нептунов флот ища по Океанам.
Меня тогда любовь жены Пелея[499]
К исканиям подобным побудила.
Что были б мне Богини Эмпирея,
Когда б Царица Вод меня любила!
Когда однажды с дочерьми Нерея
Она на берег моря выходила,
Ее я тайно видел обнаженной
И не уйму с тех пор души смятенной.
И раз была она недостижима
Из-за уродства моего большого,
Решил я: сила здесь необходима,
И тотчас же Дориде молвил слово.
Но дочь ее была неумолима
И, рассмеяться весело готова,
Сказала: «Бедной нимфе было б странно
Любовью утолить любовь Титана.
Но, честь свою храня, я все же верю,
Что, дабы гладь морей освободилась
От треволнений, искуплю потерю».
С таким ответом вестница явилась.
Я слепоту влюбленных не измерю,
Поведав, как обманом сим пленилась
Моя душа и как ее до края
Надежда переполнила пустая.
И мне, уж отошедшему от боя,
Вдруг ночью, как Дорида обещала,
Прекрасною, далекою, нагою
Фетида в белизне своей предстала.
Безумцем устремился я за тою,
Что жизнь вот этой плоти составляла,
Раскрыл объятья, и власы, и очи,
И, нежный лик целуя среди ночи.
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться