Спокойным очи светятся огнем,
Где факелы свои Амур скрывает,
И все покоем полнится кругом,
К чему она глаза ни обращает.
Лицо небесным дышит торжеством,
И дуновенье каждое смолкает
При звуке неземном ее речей,
И птицы словно подпевают ей.
Возьми она сейчас кифару в руки —
И станет новой Талией она,
Возьми копье — Минервой, а при луке
Диане бы она была равна.
Ей не навяжет Гнев своей науки,
И Спесь бежит ее, посрамлена.
Изящество с нее очей не сводит,
И Красота в пример ее приводит.
С красавицею неразлучна Честь,
Которой сердце каждого пленится;
Воистину у Благородства есть
Все основанья спутницей гордиться,
Чьей красотою любоваться — честь,
Какой ничтожным душам не добиться.
Амур неволе обрекает всех,
Кто слышит речь ее и звонкий смех.
На радостной траве она сидела,
Плетя венок из всех земных цветов,
Которые найти вокруг сумела,
Которыми пестрел ее покров.
Но вот на Юлия она воздела
Глаза, не сразу ужас поборов,
И, встав, цветы на лоне удержала
Тем, что рукою их к себе прижала.
Еще немного — и она уйдет,
Ступая по траве неторопливо,
И юношу страшит ее уход,
И, чувствуя, что станет сиротливо
В его душе, вкусившей сладкий гнет,
Он жаждет удержать лесное диво
И, трепеща всем телом и горя,
Взывает к уходящей, говоря:
«Моим глазам представшая нежданно,
Будь нимфа ты или богиня будь
(Коль ты богиня, ты моя Диана,
Коль смертная, не бойся обмануть
Мои предположенья), как мне странно,
Что мог я заслужить хоть чем-нибудь
Блаженство лицезреть такое чудо!
Откуда это счастье мне? Откуда?»
Оборотясь к нему, она в ответ
Улыбкой лик прекрасный озарила,
И мог бы горы этот райский свет
Раздвинуть и остановить светило.
И голос был таким теплом согрет,
Когда она жемчужины открыла
Среди фиалок, что в любовный плен
Мог заключить бы и самих сирен:
«Над Арно грежу о морской лазури я;
Ни алтарей, ни жертв не стою я.
Мне домом ваша сделалась Этрурия,
Где ноша факел свадебный моя,
Тогда как мой родимый дом — Лигурия,
Пустынный брег, суровые края,
Где яростный Нептун рычит под скалами,
Вотще грозя им страшными обвалами.
Покой и тень сюда меня влекут,
Безлюдное мне любо место это —
Моих раздумий сладостный приют,
Моих прогулок одиноких мета.
Тут мурава, цветы, прохлада тут,
Здесь счастлива бывает Симонетта[49],
Одна в тени над свежею струей
И в окруженье юных нимф порой.
В досужий день, когда себя трудами
Обременять не подобает нам,
Меня увидеть можно в божьем храме —
На этот раз в числе нарядных дам.
Пленен моими нежными красами,
Ты их природы не постигнешь сам.
Не мучайся, душа непосвященная:
Из одного с Венерой вышла лона я.
Однако под уклон уже скользят
Колеса солнца, тени удлиняя,
Уже звенит мелодия цикад,
Уже крестьяне, поле покидая,
Бредут в село, а женщины спешат
Собрать на стол, кормильцев ожидая.
Не огорчайся, я должна идти,
А ты к своим коня повороти».
И небеса над нею просветлели
При новом свете благостных очес,
Когда она пошла на самом деле
Через поляну под шатер древес.
И птицы хором жалобным запели,
И застонал объятый скорбью лес,
А мурава под легкою стопою
Пунцовой стала, белой, голубою.
Что делать? Юлий за своей звездой
Последовать готов, но не решается.
Кровь из горячей стала ледяной,
И лютый холод к сердцу подбирается.
И ей, что отняла его покой,
Он смотрит вслед и втайне восхищается
Небесной поступью, которой в лад
Шуршит, колеблясь, ангельский наряд.