Выбрать главу

Насилие, — это когда в тебя входит хрен, которого ты совсем не хочешь. Он лезет в тебя, потому что, самец, к которому прицеплено налитое кровью устройство, элементарно сильнее жертвы. Ты слабее. Ты жертва. И ничего с этим не поделаешь.

Катрин сделала. Двойное убийство.

Флоранс натянула на себя простыню. Нельзя такое вспоминать по утрам. Давно это было. Года прошли. Кэт превратилась из девчонки в ослепительную женщину. Прошла через все круги ада и вернулась к тебе. Она смеется, вспоминая о насилии. Ее и еще опускали, но девчонка вставала, смывала позор обильной кровью врагов, и спокойно шла дальше. Грех позора заслонял грех убийства. Кэт жестока. И она права.

Флоранс неудержимо соскальзывала в воспоминания. Отброшенные далеко, запечатанные всем, чем может запечатать свой давний ужас умный человек. Нет, еще не человек, — девочка, просто девочка. Черноволосая девочка. Неужели почти четверть века миновала? Все расплывется, кроме гадости жаркого полдня…

Отец собирался торопливо. Светлая рубашка с набором орденских колодок никак не желала застегиваться. Летняя военная форма очень шла стройному мужчине. Он был красив, — девочка это понимала, и гордилась папой.

Кондиционер не работал. За окном трещало, — то длинно и дробно, то коротко и хаотично. Фло знала, что это стрельба. Электричество отключили еще ночью, тогда же девочка проснулась от глухих ухающих звуков, от которых дребезжали стекла.

"Переворот" — сказал забежавший в спальню отец. Потом он в одних трусах сидел на корточках у телефона, пытался дозвониться до консульства. Кем он тогда был? Флоранс точно не помнила. Кажется, военно-воздушный атташе. На петлицах красовались авиационные крылышки. Иногда в дом приходили улыбающиеся люди в светлых фуражках. Было весело. В саду готовили вечно подгорающие бифштексы с жаренным во фритюре картофелем и устраивали танцы.

Но в тот день дом был пуст. Прислуга исчезла еще ночью. Радио и телевизор, так же как телефон, не работали. С минарета, что высился в соседнем квартале привычно голосил муэдзин, но его азан[1] казался дрожащим из-за непрекращающегося треска выстрелов. Стреляли у порта и в старом центре. Отец то и дело выбегал на плоскую крышу виллы, пригнувшись за парапетом, слушал. Иногда бодро заверял, что стрельба стихает. До консульства, было двадцать минут езды. Там была охрана. Туда мог приземлиться вертолет для эвакуации. Отец то и дело вспоминал, что в порту стоит корвет под гордым трехцветным флагом республики. Ракеты "Полифем", мощные универсальные автоматы, вертолет, — неужели сброд, вырвавшийся на улицы, не остановит возможность серьезного отпора? Фло ничего не понимала в 76-мм автоматах. Девочки не играют в кораблики и пушки. Почему вертолет не может прилететь сюда и забрать семью капитана Мореля в безопасное место? Ведь папа носит погоны? Он офицер, и их должна защитить армия. Ведь он всегда так говорил.

Папа решительно одернул форменную рубашку.

— Ты нас бросаешь, — утвердительно прошептала мама. Руки ее дрожали, пепел сигареты сыпался на ковер.

— Я вернусь с охраной сразу же как смогу. Соваться на улицу всем вместе, — безумие. Я не могу рисковать ни твоей жизнью, ни жизнью малышки. Не подходите к окнам, и все будет хорошо.

— Конечно, — мама бледно улыбнулась. — Думаешь, в одиночку они тебя пропустят? Кажется, люди Аль-Ама сегодня любят европейцев, чуть меньше чем вчера.

— Я нахожусь под защитой дипломатического иммунитета. Даже у Аль-Ама хватит здравого ума, чтобы не трогать консульство.

— До консульства еще нужно добраться. И вряд ли тебе на улице посчастливится наткнуться лично на Аль-Ама

Отец кинул на маму странный взгляд и метнулся из комнаты. Буквально через минуту он вернулся в длинной дишдаш. Фло смотрела, открыв рот, — нелепая платье-рубаха совсем не шла отцу. Девочка сообразила, что на папе дишдаш садовника.

— Я позвоню или пришлю машину. Будьте осторожны, — отец кашлянул. — Держитесь, девочки…

Было очень скучно и жарко. Телефон не работал. Оттаявший холодильник пустил лужу, залившую половину кухни. Солнце грозилось расплавить окна. Открытые в сад двери и окна не приносили прохлады. Фло пила тепловатую минеральную воду и пыталась читать книгу, подсунутую мамой. Где-то в городе надоедливо трещали автоматные очереди. Изредка что-то глухо бахало. В окно лез противный запах горящей резины. Мама молчала, лишь два раза поднималась на крышу. Коротко сказала, что горит порт. Фло к маме не преставала, — когда у мадам Морель такое лицо, спрашивать ее о чем-то бессмысленно.

Прошла душная ночь. Фло лежала поверх простыней в короткой майке. Волосы слиплись от пота. Из открытого окна лез и лез настойчивый запах жженой резины. Казалось, там, в темноте, деревья уже обуглились. И между ними бродят, покачиваясь, мертвецы в оборванных одеждах. Ночью автоматный стрекот стал тише, а может быть девочка уже привыкла к тарахтению. Фло понимала, что стреляют в людей, но почему-то куда больше пугал темный сад. Мертвецам там совершенно неоткуда было взяться, но чудились именно они. Папа был прав, — незачем было смотреть "Ночь живых мертвецов". Глупый и ужасный фильм. Мама молчала. Изредка она поднималась с дивана. Фло слышала, как тихо хлопает дверца бара. Босые ноги шлепали обратно в спальню. Мама пила вино и закуривала новую сигарету. Один раз Фло почувствовала, как на ее живот шлепнулась пачка печенья. Есть не хотелось. Девочка смотрела на огонек сигареты и думала об отце. Может быть, его убили? Иначе, почему он не идет? Может быть, он и охрана посольства, ждут предутреннего затишья? Фло где-то слышала, что на войне под утро всегда тихо.

Отец не пришел ни утром, ни днем. Все так же скучно, потрескивали где-то за домами автоматы. А после полудня звякнуло стекло на входной двери. Мама вздрогнула, потушила сигарету, и зачем-то принялась заталкивать под кровать пустые бутылки из-под "Фуршом". Внизу громко заговорили по-арабски.

— Не серди их, Фло, — пробормотала мама.

Пришельцев было четверо. У всех автоматы с изогнутыми рожками-ручками, у старшего еще и большой пистолет за поясом. Двое ходили по комнатам, брали и разглядывали вещи. Что-то клали в сумки, взятые в кладовке. Двое других говорили с мамой. Фло, ходившая в европейскую школу при консульстве, понимала всего несколько слов. Говорили про деньги. Мама кивала, старалась улыбаться. Старший, грузный араб, похожий на продавца в лавке, что стоит у бензоколонки, тоже ласково улыбался. Фло силилась понять, — может быть, пришельцы согласятся в обмен на деньги и вещи отвезти их к консульству? Видеомагнитофона и плеера девочке жалко не было, — Фло хорошо знала, что такое страховка. Старший араб все улыбался и поглядывал на девочку, — Фло подумала, что должно быть, у толстяка много своих детей. Может быть, и внуки есть. Он выглядел достаточно пожилым и солидным. Мама принесла деньги и шкатулку с украшениями. Она старалась говорить убедительно, только несколько десятков слов ей явно не хватало. Толстый араб улыбался и кивал. Трое остальных пришельцев столпились в дверях и что-то весело обсуждали. Толстяк протянул руку и погладил маму по кудрявым волосам. Тихонько подтолкнул к постели. Мама села и чем-то умоляюще попросила. Толстяк в очередной раз кивнул и подошел к Фло. Девочка позволила взять себя за руку.

— Будь послушной, Фло, — пробормотала мама. — Не нужно никого сердить.

Глаза у мадам Морель были отсутствующие. Оглянувшись в дверях, Фло увидела, как мама расстегивает блузку. Перед кроватью стоял молодой араб.

Рука держащая ладонь Фло была большой и влажной. Толстяк провел девочку по коридору. На кухне по-прежнему пахло кофе. Лужа из-под холодильника подсохла. Сквозь жалюзи пробивалось яркое солнце. Девочка подумала, что ей придется сидеть здесь и ждать, пока "гости" будут развлекаться с мамой. Фло была умной девочкой, но в тот раз она не угадала. Толстяк аккуратно повесил автомат на спинку стула. Сел на соседний стул, потянув за руку, поставил девочку перед собой. Что-то сказал, и потрепал Фло по черным, отливающим медью волосам. Девочка стояла неподвижно, и толстяк повторил настойчивее. Фло опустилась на колени. Она знала, что быть умной девочкой бывает тяжело.