Подводя итоги, можно заключить, что социальная структура английского общества в XVI в. была в достаточной мере открытой для проникновения в ее высший слой людей неблагородного происхождения и позволяла компенсировать разрыв между имущественным и сословным статусом. Тем не менее амбиции буржуа, их претензии на общественное признание и долю в политической власти могли реализоваться только путем включения их в традиционную социальную систему, освященную авторитетом старого феодального порядка. Дворянство притягивало, поглощало новые элементы и благодаря этому укрепляло свои позиции в обществе, где продолжали доминировать предложенные им система ценностей и стиль жизни. В этом сочетании жесткого деления общества на страты и в то же время мобильности в рамках системы, возможности подняться из одного уровня ее в более высокий — причина устойчивости английского дворянства и аристократии на протяжении последующих столетий.
Лорды и лэрды: шотландское дворянство в XVI–XVII в.
(Дмитрий Геннадьевич Федосов)
Всякий оборванный шотландец зовется дворянином.
В нашем клане одни господа.
Сегодня едва ли где-либо столь заметны многочисленные и устойчивые признаки влияния благородного происхождения в повседневной жизни, как в Шотландии. До сих пор по всей стране немало замков и дворцов с окрестными угодьями принадлежат тем же семействам, что и несколько веков назад; во главе каждого клана или отдельной его ветви стоит общепризнанный по старшинству вождь (chief или chieftain); почти без изменений сохраняются средневековые титулы, почетные придворные и государственные должности (так, глава рода Хэй граф Эррол и ныне именуется наследственным лордом-констеблем Шотландии, а вождь Скримджеров ее знаменосцем, причем это звание уже в XX в. пытался оспорить по суду граф Лодердейл); широко и успешно применяется геральдическая система, одна из самых совершенных в Европе; наконец, только в Шотландии родовую принадлежность можно определить по одежде, так как национальный костюм для каждого имени имеет строго установленную по цвету и рисунку клетку (тартан), а на головном уборе обычно красуется значок с нашлемником и девизом главы клана. Все это указывает на давние и незыблемые традиции общественного устройства, и в частности на значение дворянского достоинства.
Впечатления настоящего вполне подтверждаются более ранними свидетельствами, которые единодушно отмечают родовую гордость шотландцев, еще более разительную на фоне другой известной национальной черты бедности. Посол Испании (дворянство которой само может служить образцом сословной надменности) дон Педро де Айала, состоявший при шотландском дворе в 1496–1497 гг., писал о своем новом окружении: «Они тщеславны и высокомерны по природе и тратят все, что у них есть, дабы поддержать свое внешнее обличье… Они почитают себя самым могущественным королевством из сущих на земле»[56]. Айала вращался среди высшей придворной знати, но и менее именитые не уступали ей в сознании своего положения и стремились не уронить его. Англичанин Тэйлор так отозвался о визите к некоему шотландскому дворянину в 1618 г.: «Этот простой домотканый детина (plaine homespunne fellow) содержит 30, 40, 50 или, быть может, больше слуг, каждый день принимая у ворот по 60 или 80 человек, и, помимо всего этого, может давать пышный прием по четыре или пять дней кряду пяти или шести графам и лордам вместе с рыцарями, джентльменами и их свитой, будь их хоть три или четыре сотни на лошадях. Тут они не только едят, но угощаются, не только угощаются, но пируют… Много таких достойных хозяев в Шотландии, и я был принят среди иных, откуда подлинно собрал помянутые наблюдения»[57].
54
Smout Т. С. A History of the Scottish People 1560–1830. London, 1972. P. 36. Ср. Другую французскую поговорку: «Горд, как шотландец» (II est fier comme un Ecossais), приведенную в «Истории» Джона Мэра (1467–1550) — Major J. History of Greater Britain. Scottish History Society edn. 1892. P. 44.