Глубокое ощущение родовой принадлежности постоянно проявлялось в различных формах и было почти всеобщим. По утверждению епископа Джона Лесли, издавшего в 1578 г. «Историю Шотландии», это чувство разделялось «всем народом, а не одним лишь дворянством»[58]. О том же с удивлением говорил в начале XVIII в. английский офицер Берт: «Почти каждый из них является генеалогом»[59].
Те же характерные черты самосознания и поведения сохранялись и даже усиливались, когда, начиная с XV в., выходцы из Шотландии, главным образом мелкие дворяне, во множестве распространились по Европе. Во Франции, Нидерландах, Германии, Скандинавских странах, Польше, России при поступлении на государственную или военную службу они настойчиво добивались признания и повышения своего социального статуса, хотя чаще всего были лишь «младшими сыновьями младших братьев из младших ветвей рода»[60], почти без гроша за душой. В 1670 г. подполковник русской армии Александр Хэмилтон (Гамильтон) получил от Тайного совета Шотландии удостоверение о своем благородстве, и примерно тогда же его однофамильцы были пожалованы царем вотчинами и стали именоваться Хомутовыми[61]. В 1679 г. в Москву из «Шкотские земли» прибыл «граф Давид Вильгельм фон Граам, барон Морфийский» и представил «свидетельствованные листы о породе своей»[62]. Хотя права Граама на графское достоинство неясны (он мог получить его за свою долгую карьеру в Австрии, Швеции, Испании, Польше или Баварии, но очевидно не был прямо связан со старшей линией Грэмов графов и маркизов Монтроз), однако этот титул неизменно употребляется в документах, и Граам, возможно, был первым, кто носил его в России. Располагая вескими генеалогическими доказательствами, подкрепленными во многих случаях личными заслугами, европейские монархи охотно жаловали уроженцев Шотландии привилегиями и чинами.
Шотландские роды в других странах, как правило, сохраняли свои гербы или включали их во вновь пожалованные. Существуют любопытные факты об использовании гербов «русскими шотландцами» (Гордоны, Менезии, Лесли, Брюсы и др.) в XVII начале XVIII в., т. е. еще до становления родовой геральдики в России[63].
Оказавшись на иностранной службе, сменив подданство, а порой и веру, шотландцы за несколько поколений полностью осваивались в стране проживания, но все же долго не теряли связи с родиной. Одним из условий этого было их неистребимое свойство держаться друг друга, не только этническая, сословная, конфессиональная, но и родовая сплоченность. Списки первого полка «иноземного строя», набранного для русского царя полковником Александром Лесли в ряде стран Запада в начале 1630-х гг., полны соотечественников-однофамильцев: трое Крофордов, по четверо Китов и Каров, пять Кармайклов, шесть Гордонов и восемь Лесли; такие имена, как Енс и Юрген, показывают, что некоторые из них родились или давно жили за пределами Шотландии[64]. Когда в 1720 г. в Петербург явился молодой Хенри Брюс наследник шотландского лордства Клэкмэннан, русский генерал Яков Брюс определил его прапорщиком к своему кузену, родившемуся в Германии, капитану царской армии Петру Генриху Брюсу[65].
Объяснение описанных выше явлений, казалось бы необычных для небольшой, окраинной, малонаселенной и бедной страны, заключено в весьма своеобразных особенностях ее исторического развития. Вопрос о взаимодействии клановой и феодальной систем слишком необъятен и сложен, чтобы рассматривать его здесь подробно. Многие историки и ныне довольно резко противопоставляют их друг другу, но я бы присоединился к тем, кто указывает на общность двух укладов. В самом деле, несмотря на все различия, они складывались параллельно, и между ними, как и между «горной» (Highlands) и «равнинной» (Lowlands) Шотландией, никогда не пролегало четких рубежей ни географических, ни политических, ни экономических, ни социальных. Клановая система сложилась в Средние Века и была клубком родовых и феодальных связей, а феодальные отношения, в свою очередь, испытывали определенное влияние гэльского родового строя. В документах XVI–XVII вв. жители как северо-запада, так и юго-востока страны назывались «клановым людом» (clannit men). Как справедливо заметил шотландский историк Т. К. Смаут, «различия в общественной структуре между… Highlands и Lowlands состояли большей частью в акцентах «горное» общество основывалось на родстве, преобразованном феодализмом, а «равнинное» общество на феодализме, смягченном родством»[66].
60
Так отозвался о себе Патрик Гордон (1635–1699), состоявший на шведской, польской и с 1661 г. русской службе и бывший в чине генерала и контр-адмирала главным военным наставником Петра I.
61
Hartley J. M. Guide to Documents and Manuscripts in the United Kingdom relating to Russia and the Soviet Union. L.; N. Y., 1987. P. 82; Лобанов-Ростовский А. Б., кн. Русская родословная книга. Т. I. СПб., 1895. С. 366.
62
Чарыков Н. В. Посольство в Рим и служба в Москве Павла Менезия. СПб., 1906. С. 423–429. Граам умер генерал-поручиком в Белгороде в 1693 г.
63
РГВИА. Diary of General Patrick Gordon. Vol. V. F. 418v.; Vol. VI. F. 13v.; другой пример — герб Барклаев де Толли, которые в 1621 г. переселились в Мекленбург, затем в Ригу, где и присягнули России.
64
РГАДА. Ф. 210. On. 1. № 78. Еще четыре Гордона были в числе русских офицеров, взятых в плен шведами под Нарвой в 1700 г.