Янек расстегнул шинель и порылся в карманах. Он тотчас нашел фотографию. На него сурово смотрел молодой парень в гитлеровской форме.
— Дай.
Он вложил фотографию в руку раненого. Аугустус рассматривал ее с иронической улыбкой.
— Он будет мной гордиться. Или пожмет плечами и скажет: он всего лишь выполнил свой долг. Вот и все. Sieg heil!
Фото упало в снег.
— Не оставляй меня на дороге. Если меня найдут крестьяне… Они добьют меня палками.
Янек оттащил раненого в чащу и прислонил к стволу дуба.
— Мои игрушки, мне их будет не хватать.
Янек порылся в карманах… Лицо раненого посветлело. Ему стало не так больно. Янек завел пружину и отпустил ее. Человечек ожил, улыбнулся…
— Ach, mein lieber Augustin, alles ist weg, weg, weg…
Человечек понюхал табак.
— Ach, mein lieber Augustin, alles ist weg!
Человечек чихнул и самодовольно покачал головой.
— Спасибо.
Янек вложил игрушку ему в руку. Прошло несколько часов. Ночь была тихой, в обнажившемся лесу ветер не поднимал ни малейшего шороха. Только старик слабо стонал на снегу… Когда он затих, Янек положил тело на дорогу, на виду, и вернулся в лес.
24
Через три дня после нападения на грузовик к Черву явился пан Йозеф Конечный. Кабатчик приехал на санях вместе с четырьмя крестьянами. Несмотря на красивые праздничные одежды и намазанные жиром волосы, крестьяне казались подавленными.
— Chlopcy [57]! — закричал пан Йозеф, спрыгивая с саней. — Вы что, совсем рехнулись?
Партизаны смотрели на него с интересом. В лесу так мало развлечений.
— На Пяски наложили штраф в сто тысяч злотых! Пять соседних деревень, Пяски, Велички, Подводзе, Клины и Любавки, вместе должны заплатить полмиллиона! Chlopcy, посмотрите на нас… — Он ткнул себе в грудь. — Неужели мы похожи на людей, которые могут выбросить на ветер сто тысяч злотых? Одумайтесь, сhlорсу. Вы ничем не рискуете: хлоп — и грузовик ваш, а сами спрятались в лесной чаще. Но мы-то, мы всегда под рукой. Наши спины всегда под ударом! Сжальтесь над нашими женами, над нашими детьми — да что я говорю? — над нашими сиротами!
Со стороны партизан послышалось странное карканье: Крыленко уже терял терпение.
— Каждый имеет право рисковать своей жизнью: все мы готовы рискнуть своей во имя свободы. Но никто не имеет права платить за нее жизнью других. Это не по-христиански. Нет, это вовсе не по-христиански. Знаете, что объявили немцы в деревнях?
— Гм… — сказал Черв. — Догадываюсь…
— Если разбой на дорогах не прекратится, пятеро наших граждан будут повешены! Повешены, chlopcy. Повешены без суда и следствия!
— Гм… — сказал Черв, мигнув глазом. — Если хорошенько поискать, в округе наверняка найдется человек пять, которых не мешало бы повесить!
— А? — удивился пан Йозеф. — Сейчас не время шутить, Черв. Сhlорсу, я взываю к христианам, которыми вас воспитали матери! Оставьте немцев в покое. Время для решающего удара еще не настало! Когда оно настанет, я первым нанесу по ним этот удар!
— В этом можно не сомневаться! — убежденно сказал Черв.
— Ну а пока, chlopcy, затаитесь! Спрячьтесь! Скройтесь под землей! Станьте тише воды ниже травы. Не суетитесь… Погодите! Я человек пожилой и имею большой опыт по части всяких нашествий: уж поверьте мне, у меня в роду гораздо больше поруганных бабушек, чем у любого из вас! Говорю вам: тише воды ниже травы! Притаитесь, не шумите! Не губите наших детей, не разоряйте наши дворы, наши деревни… Мы еще повоюем с немцами, я им еще покажу, где раки зимуют! — Он резко сменил тему: — Я привез вам продуктов… От чистого сердца, от всей души!
Он снова сел в сани. Лошадь с трудом тащилась по снегу. Крестьяне молчали. Перед комендатурой пан Йозеф спрыгнул на землю, поправил на лбу czub, сплюнул в кулак и закрутил кончики усов, а затем вошел. Его встретил пан Ромуальд. У пана Ромуальда был таинственный, взволнованный вид.
— Ну как? — прошептал пан Йозеф.
— Тсс! — ответил Ромуальд, приложив палец к губам. — Я очень надеюсь на сегодняшний вечер, пане Йозефе!
— Правда? Действительно?
— Ни малейших сомнений. Ветер попутный! Ящики с яйцами, присланные вами на прошлой неделе, возымели должное действие!
— Вы уверены?
— Можете на меня положиться, пане Йозефе! У меня-то уж глаз наметан, уж я-то не прогадаю! Никаких сомнений… мы к вам весьма хорошо расположены.
— Дорогой друг, дорогой мой друг! — сказал пан Йозеф.
Они долго пожимали друг другу руки, заглядывая в глаза.