— Еще, еще! Tytyne!
— Tytyne! — закричали другие голоса, среди которых было несколько высоких девичьих.
Снова зазвучала скрипка, и детский голос запел:
— Збых Кужава в хорошем настроении, — робко сказал Пестка.
Большая половина подземелья была завалена камнями: в этом месте обрушился потолок. По ту сторону обвала горел костер, вокруг которого на мешках, ящиках и гнилых матрасах сидели мальчишки и девчонки. Старшему из них было не больше пятнадцати.
— Збых Кужава, — с глубоким уважением сказал Пестка.
Под копной белокурых волос — чахоточное лицо со странно расширенными ноздрями, словно бы им постоянно не хватало воздуха. Впалая грудь и узкие плечи. Скривившиеся губы и злобно сощуренные глаза.
— Еще, Вундеркинд! Еще, Tytyne!
Посередине стоял ребенок лет двенадцати. Он был некрасив: курчавые рыжие волосы, большой нос, толстые губы и глаза без ресниц, с алыми веками. Он сжимал в руках скрипку. Его губы задрожали, и он запел, аккомпанируя себе на скрипке:
Lezala pod kaktusem,
Jebala siez hindusem…
— Что ты умеешь делать, Вундеркинд? — закричала одна из девчонок.
— Петь, играть на скрипке, танцевать и стоять на четвереньках! — быстро ответил ребенок. Он продолжал петь:
Lezala pod cyprysem,
Jebala sie z tygrysem…
Пестка вышел вперед и представил Янека. Збых Кужава окинул его беспокойным взглядом: заметно было, что он ненавидит и боится ребят сильнее себя. Пестка шепнул ему что-то на ухо.
— Что ты хочешь за свою картошку? — спросил Збых.
— Сейчас скажу.
— Лично мне она не нужна, — сказал Збых. — У меня и так жратвы хватает. Спроси остальных. — Он повернулся к Вундеркинду: — Заткни свою пасть и нагрей воды.
Ребенок тотчас скрылся за грудой камней.
— Можно мне с ним поговорить? — спросил Янек.
Збых Кужава пристально посмотрел на него.
— Ты что, только за этим и пришел?
— Да.
— Ладно, валяй даром!
Янек нашел ребенка склонившимся над костром. Он кипятил воду и беззвучно плакал.
— Как тебя зовут?
Ребенок вздрогнул и повернул к Янеку испуганное лицо.
— Вундеркинд, Вундеркинд, — быстро повторял он, как автомат. — Я пою, играю на скрипке, танцую и стою на четвереньках! Не бейте меня!
— Я не буду тебя бить! Больше никто не будет тебя бить, если только ты умеешь играть на скрипке…
Вундеркинд недоверчиво посмотрел на него. Его скрипка стояла у стенки. Янек протянул руку…
— Не трогай! — закричал парнишка. — Збых Кужава тебе морду набьет, если ты до нее дотронешься!
— Я не собираюсь до нее дотрагиваться. И я не боюсь Збыха Кужавы.
— Неправда. Его все боятся.
— Так ты умеешь играть на скрипке или нет?
Ребенок внимательно посмотрел на него:
— Ты любишь музыку?
— Очень.
— Значит, ты не побьешь меня. Нельзя любить музыку и в то же время бить меня… Ты никому не скажешь?
— Никому.
— Тогда слушай…
Он взял скрипку… Одетый в грязное тряпье еврейский мальчик, родителей которого убили в гетто, стоял посреди зловонного подземелья и оправдывал весь мир и всех людей, оправдывал самого Бога. Он играл. Его лицо перестало быть некрасивым, а неуклюжее тело — смешным, и в его худенькой руке смычок превратился в волшебную палочку. Запрокинув назад голову, словно победитель, и приоткрыв рот в торжествующей улыбке, он играл… Мир вышел из хаоса. Обрел гармоничную, чистую форму. Вначале умерла ненависть, и при первых же аккордах, подобно темным личинкам, которых ослепляет и губит солнечный свет, бежали голод, презрение и уродство. Во всех сердцах пылал огонь любви. Все руки тянулись навстречу друг другу, и все груди дышали в унисон… Время от времени ребенок останавливался и торжествующе глядел на Янека.
— Еще, — шептал Янек.
Мальчик играл… И вдруг Янеку стало страшно, он испугался смерти. Хватило бы одной немецкой пули, холода или голода, и его душа исчезла бы, так и не вкусив из человеческого Грааля, сотворенного посреди чумы и ненависти, бойни и презрения, ценою кровавых слез и в поте лица, посреди великих физических и духовных страданий, гнева или равнодушия небес, неоценимого труда этих людей-муравьев, сумевших за несколько лет горемычной жизни создать красоту на века.
— А они меня бьют, — с горечью сказал ребенок. — Заставляют меня вылизывать пол языком…
— Как тебя зовут? — прошептал Янек.