— Конечно.
— Ничто важное не умирает…
— Да, я знаю…
Ему хотелось сказать: «Знаю я эту песню». Но он сказал только:
— Знать — мало.
— Ничто важное не умирает… Только… люди… и бабочки…
…По земле, между камешками, ползут длинные вереницы муравьев. Миллионы крошечных, суетливых муравьишек, каждый из которых верит в величие собственной задачи, в высшую значимость той былинки, которую он с таким трудом на себе тащит…
— Янек.
— Я здесь. Я с тобой.
— Я не успел закончить книгу.
— Успеешь.
— Нет. Закончи ее вместо меня.
— Ты сам закончишь ее.
— Пообещай мне…
— Обещаю.
— Расскажи им о голоде и холоде, о надежде и любви…
— Расскажу.
— Я хочу, чтобы они гордились нами и стыдились…
— Они будут гордиться собой и стыдиться нас.
— Постарайся… Нужно, чтобы они знали… Нельзя, чтобы они забыли… Расскажи им…
— Я расскажу им все.
Лейтенант Твардовский вынимает из кармана маленький томик и кладет его на землю, на муравьиную дорожку. Но это не заставит муравьев свернуть со своего вековечного пути. Они влезают на преграду и равнодушно, торопливо ползут по горьким словам, напечатанным на бумаге большими черными буквами: «ЕВРОПЕЙСКОЕ ВОСПИТАНИЕ». Они упорно тащат свои смешные травинки. Книга не заставит их сбиться с Пути, которым следовали до них миллионы других муравьев и который другие миллионы проложили. Сколько тысячелетий они уже трудятся и сколько тысячелетий предстоит еще трудиться этому смешному, трагическому и неутомимому племени? Сколько новых соборов воздвигнут они своему Богу, наградившему их таким хрупким телосложением и столь тяжелой ношей? Зачем бороться и молиться, надеяться и верить? Мир, в котором страдают и умирают люди, ничем не отличается от мира, в котором страдают и умирают муравьи: это жестокий и непостижимый мир, где главное — нести все дальше и дальше нелепую травинку или соломинку, все дальше и дальше, в поте лица своего и ценой своих кровавых слез, дальше и дальше! не останавливаясь даже для того, чтобы перевести дыхание и спросить, зачем… «Люди и бабочки…»