Одна упорная мысль владела умом Эвантии. Девушка готова была упасть на колени. Простирая к Делиу руки, она вновь заговорила жалобным голосом:
— Прошу вас, сделайте это для меня… Вы обещаете?
— Обещаю. Завтра я прикрою это дело, прекращу всякое следствие, — твердо и великодушно обещал ей Делиу.
Оживившись на мгновенье, Эвантия бормотала благодарственные слова, в то время как его холодная рука протянулась, чтобы погладить ее пылающие от слез и от стыда щеки.
И вдруг Делиу резко изменил тон. Он заговорил ласково, вкрадчиво, обворожительно:
— Я сделаю это только ради твоих очаровательных глаз. Ну, успокойся, вытри слезки, они только портят тебя. Теперь мы можем поговорить как друзья. Почему ты бежишь от меня? После той ночи ты стала меня избегать. Ты же прекрасно знаешь, что я тебя люблю. В твоей натуре есть что-то дикое…
С ловкостью, приобретенной большим опытом, он легко расстегнул ее жакетку. Эвантия пыталась протестовать, но он двумя заученными движениями обезоружил ее. Уверенной рукой обхватил он ее за талию, а другой осторожно запрокинул ей голову. Страстный долгий поцелуй в обнаженную шею испугал и парализовал ее.
Словно птичка, попавшая в силок, Эвантия билась и задыхалась в стальных объятиях Делиу. Она чувствовала, как у нее кружится голова.
Изнемогая в неравной борьбе, она ощущала, что не может больше сопротивляться. Она вздрагивала от прикосновенья его холодных пальцев. Закрыв глаза и стиснув зубы, она зашаталась и с глухим стоном упала навзничь.
Уже стемнело, когда Эвантия на цыпочках вошла в дом. Умирающий старик почувствовал ее присутствие и открыл свои стекленеющие глаза. Он звал ее взглядом, открывая глаза как можно шире. Девушка склонилась над ним и, прильнув губами к его исхудавшей руке, разрыдалась. Старик сделал невероятное усилие, чтобы поднять свою дрожащую руку. Цепенеющими пальцами ласкал об ее волосы, рассыпавшиеся по одеялу.
Он уже не чувствовал никакой боли. Он не мог ни двигаться, ни говорить и только ощущал какую-то сладкую истому во всем теле. Облегчение и умиротворенность снизошли в его сердце. Страх перед смертью будто по волшебству исчез, и, поднимаясь из глубины души, все его тело обволакивало благодатное тепло и сладостное чувство спокойствия. Старику казалось, что он погружается в теплую ванну.
Когда Эвантия подняла глаза, она увидела, что лицо у него просветлело и по тонким губам скользит слабая улыбка.
— Тебе лучше? Усни, папа! Закрой глаза и усни… Я тоже прилягу…
Но Никола Марулис не хотел закрывать глаз. Он пристально и жадно смотрел на дочь, словно хотел впитать в себя ее целиком. И только тогда, когда Эвантия отошла от постели, он решился закрыть глаза, запечатлевшие ее образ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В ту же ночь старик умер.
Утром Эвантия нашла отца уже холодным. Суровое, строгое лицо его, окоченев, казалось трагической маской.
Девушка от страха не знала, что ей делать. В безумном отчаянии она начала кричать.
Собрались встревоженные соседки и принялись утешать ее, но Эвантия никак не могла поверить, что отец умер. Она бросилась в больницу: доктор, дядя Томицэ, был ее единственной надеждой.
В отсутствие Эвантии явился городской врач вместе о полицейским, чтобы констатировать смерть и составить соответствующий акт. Но к кровати нельзя было подойти. Обезьянка Лулу сидела на страже в изголовье у мертвого. Она нервно суетилась, скалила зубы и сразу же бросалась, как только кто-нибудь протягивал руку к постели. С острой ненавистью смотрела она вокруг своими круглыми, горящими глазами. Врач благоразумно отступил. Полицейский потянул одеяло, но Лулу мгновенно бросилась на него и впилась зубами ему в руку. Полицейский завопил и стал размахивать тесаком. Обезьянка подтянула одеяло назад, прикрыла им лицо умершего и принялась гладить его своими лапками.
— Оставь ее, она бешеная! — крикнул испуганный врач.
Обезьянка успокоилась лишь тогда, когда пришла Эвантия. И то для большей уверенности ее пришлось запереть в соседней комнате.
ГЛАВА XVI
Сулина, названная так по имени казачьего атамана, — ворота Дуная. Отсюда уплывает зерно, сюда же течет золото. Ключ от этих ворот на протяжении многих времен переходил из одного кармана в другой в результате нескончаемой борьбы, ведущейся с помощью оружия и интриг. После Крымской войны этим ключом завладела Европа и крепко держит его, не выпуская из рук. Даже привратнику, который по праву должен владеть этим ключом, Европа не решается его доверить.