— Я сомневаюсь даже в женском сострадании, потому что по-настоящему жалостливая женщина не может работать сестрой милосердия. Если она переносит страдания больных, значит, она лишена сострадания.
— Ну, это действительно парадокс философа-мизантропа. Факт остается фактом: женский род имеет монополию на сострадание.
— Поэтому сострадание это похоже на бездонную бочку! — язвительно перебил Барбэ Рошие.
— Вы должны быть справедливым и признать, что самыми современными социальными учреждениями и странноприимными домами, организованными для борьбы с нищетой, руководят теперь женщины, подготовленные, энергичные, с большим практическим чутьем. Эта мисс Сибилла — жемчужина, можно сказать, редчайший экземпляр человеческого рода. Если вы познакомитесь с ней поближе, то с восхищением поклонитесь ей.
— У меня слишком негибкий позвоночник. К тому же я знаю этот тип старых дев из Англии, где женщин больше, чем мужчин.
— Мисс Сибилла, — продолжал дядя Томицэ, — вовсе не обычный тип. Она окончила школу медицинских сестер, имея уже университетское образование. Она была помолвлена с очень богатым лордом, но порвала с ним, ее оттолкнул его эгоизм. Она уехала в колонии. Несколько лет она, жила в Индии и Египте. Сюда она приехала из Порт-Саида. Ее привезла жена английского представителя в Европейской дунайской комиссии, ее школьная подруга. Мисс Сибилла — существо редких душевных достоинств. Она образованна, добра и как бы воплощает британское благородство. Чистая душа, специфический продукт английской аристократии. Ни одна другая нация, никакой другой социальный слой не может породить такой экземпляр как с физической, так и с нравственной точки зрения. Обратите внимание: она красива, богата, и все-таки она покинула свой круг, ездит из страны в страну, работает в больницах среди человеческих страданий и нищеты… Да, находятся еще в мире подобные существа…
— Но я никак не могу примириться, — возразил Барбэ Рошие, — с этим выражением преувеличенной стыдливости, которое есть у нее в глазах. Я не могу расценить это иначе как лицемерие…
— Не забывайте, мой дорогой, что сказал один моралист: «Лицемерие — это дань уважения добродетели». Постарайтесь получше узнать эту женщину. Не раскаетесь, поверьте мне! — И дядя Томицэ, добродушно улыбаясь в белую бороду, вышел, тяжело опираясь на свою старую палку с острым наконечником.
Барбэ Рошие остался заинтригованный. Ему захотелось узнать о Сибилле больше, чем он услышал. Про себя он решил быть к ней внимательнее. Он был сыт по горло этими дюжинными млекопитающими, которые словно изготовлялись по одному шаблону. Давно уже его снедало тайное желанье встретить необычное, совершенно особое женское существо.
На улице улыбалось солнце. Рокот моря сливался с оживленным шумом в порту.
Эвантия лежала в кровати и днем и ночью. Она таяла на глазах. Спать она не могла и только считала, как били часы на дворце Европейской дунайской комиссии. От постели ей было жарко, она обливалась потом и по ночам выжимала мокрые полотенца. Ее преследовали кошмары. Чувствительность девушки обострилась, и любой шум пронизывал ее с головы до ног. Какие-то смутные видения вставали перед ней, и ей казалось, что она куда-то падает. Смутный страх владел ее мозгом беременной женщины.
Эвантия ощупывала свой живот, она чувствовала внутри движение и толчки, которые заставляли ее испуганно вздрагивать. Она закрывала глаза и видела себя на операционном столе со вскрытым животом… Хлещет алая кровь… Мертвый ребенок…
С легким стоном она открывала глаза, стараясь найти поддержку в добром взгляде сиделки.
Об усиленном питании не могло быть и речи, мяса она просто не переносила. Ей давали тропические фрукты, апельсины, бананы, кокосовые орехи, из которых она с удовольствием, как в детстве, высасывала сладкое прохладное молоко. Удрученная мыслью о предстоящих родах, Эвантия поведала мисс Сибилле драму своей жизни. Та утешала ее, пытаясь уверить, что жизнь, возможно, наладится, что Нягу вернется, что он еще любит ее…
— Как, как он посмотрит на меня. — восклицала рыдающая Эвантия, — когда между нами будет ребенок? Это ужасно! Иметь ребенка от человека, которого никогда не любила!..
Эвантия чувствовала, что она всей душой ненавидит этого ребенка, который должен родиться. Она бы хотела уничтожить его прежде, чем он появится на свет, но не знала, как это сделать. «Разве нету никаких способов?» — в раздражении спрашивала она себя. «Я не хочу его! Я не хочу ребенка!» — кричала она иногда и яростно била себя по животу. Мисс Сибилле с трудом удавалось успокоить ее. После припадков у Эвантии всегда наступал жестокий нервный кризис.