Утром Пенелопа принесла гостям в постель кофе с молоком, сливочное масло и английский мармелад.
С материнской заботливостью она помогла Эвантии одеться, расчесала ее пышные волосы и, расцеловав в обе щеки, ласково сказала:
— Знай, что с сегодняшнего дня у тебя есть старшая сестра, которая тебя любит. Ей ты можешь довериться во всем.
Когда американец с девушкой спустились вниз, в кофейню, Пенелопа осталась наверху, чтобы убрать комнаты. Воспользовавшись случаем, она из любопытства перерыла весь багаж американца.
Однако того, что искала, она не обнаружила. Единственную бумажку в пять долларов нашла она в засаленной записной книжке. Пенелопа осторожно вытянула ее, внимательно рассмотрела на свет и положила на место.
С раннего утра люди стали собираться в кофейню Стамати. Консул, священник и все почетные члены греческой колонии были тут как тут. Некоторые с серьезным видом пили турецкий кофе, другие нервно курили, ожидая, когда же спустится сверху американец. Пестрая толпа двигалась по набережной, не сводя глаз с двери, выходящей на балкон. Обезьянка, ухватившись передней лапой за решетку, проделывала акробатические номера, с любопытством поглядывая вниз на толпу. Несколько ребятишек дразнили ее, бросая кусочки хлеба, которые обезьянка подхватывала на лету задними лапами.
Чтобы предупредить возможную стычку между партиями, консул, будучи дальновидным дипломатом, занял место по правую сторону от американца и сделал знак священнику, чтобы тот встал по левую.
Свежая и улыбающаяся Эвантия оказалась в обществе молодого галантного секретаря Фифаки Папагаланиса, племянника консула. Задумчивый Стамати шел рядом с Ахиллом, который, сияя от радости, нес на руке плащ американца.
Насупленный Нику Политик выступал сзади, что-то недовольно бурча.
Осмотрев мимоходом все торговые конторы, пароходы и элеваторы, вновь прибывшие наведались и в греческую церковь, которая нуждалась в капитальном ремонте, познакомились со школой и ее новым, еще не достроенным зданием.
— Все, что вы видите, сделано на наши деньги, — с гордостью произнес консул.
— Времена теперь тяжелые, годы застоя, дела в порту идут плохо, с родины ничего не поступает, — сокрушенно добавил учитель-грек, приехавший сюда из Афин.
Все глаза были обращены на американца.
Люди ждали от него какого-нибудь обещания, заявления, хотя бы слова. Ничего. Ни звука. Слегка кивнув готовой, американец словно надел на себя непроницаемую маску таинственности.
Завтрак был устроен в консульстве, в узком кругу.
Вечером в Греческом клубе в честь американца был накрыт стол на сто персон.
Зал был украшен гирляндами из зелени и флажками, которые собрали со всех пароходов, стоявших в порту. При входе, на фоне огромного бело-синего греческого флага виднелась надпись на греческом языке: «Ура! Да здравствует! Добро пожаловать, сын Эллады!»
Американца чествовали как подлинного античного героя, вернувшегося на родину после долгих странствий.
Произносились пламенные речи, прославлявшие силу духа и доблесть греческого народа, не забывающего свою родину, в каком бы уголке земного шара он ни оказался. Упоминались имена великих патриотов, ставших гордостью человечества, которые своим трудом и умом составили сказочные состояния и пожертвовали их роди величия и укрепления родины. Говорили о Заппе, который нажил свое богатство здесь, на Дунае, и завещал его афинскому спортивному обществу «Запион», возродив таким образом античные олимпийские игры. Упоминался Аверов, укрепивший греческий флот самым лучшим в мире броненосцем, и Эмбрикос, который, покинув Брэилу и перебравшись в Лондон, основал одну из самых знаменитых компаний трансатлантического судоходства.
На банкете за стаканом вина обсуждались все наиболее важные проблемы, касающиеся греческой колонии. И поскольку за столом сидели все свои, то разговор коснулся и одного из наиболее деликатных вопросов: еврейской конкуренции в морской торговле, которая тревожила и волновала всю греческую колонию.
Старик Логаридис, считавшийся первым мудрецом в порту, авторитетно рассуждал:
— Кто не знает, что еще с древних времен морская торговля на Черном море и в этой части Дуная принадлежала нам, только нам? Здесь, в устье реки, хозяевами были по очереди турки, русские, теперь румыны, но торговля хлебом всегда была в наших руках. Евреи появились на Дунае лишь в последние годы. Скажите на милость, с чего они суются в нашу хлебную торговлю? Почему, скажите вы мне, они побросали свои мануфактурные лавки и ухватились за хлеб, выживая нас с насиженных мест? Почему они вырывают у нас изо рта кусок хлеба? Зерно — наша специальность! До сих пор никогда не бывало, чтобы евреи занимались пароходами и баржами. Почему мы занимаемся этим делом? Потому что морская торговля — наша профессия.