Эвантия прекрасно понимала, что она красивая и производит впечатление, чувствовала, что ею восторгаются, что вызывает восхищение. Ее акции на жизненной бирже повышались с каждым днем.
Вокруг нее теснились молодые люди всех национальностей. Пароходные агенты, сердцееды-левантинцы из мира коммерсантов не спускали с нее глаз. Все молодые щеголи из конторских служащих принялись изучать французский язык. Отлично одетые и важные чиновники из дипломатического круга Европейской дунайской комиссии регулярно снабжали ее иллюстрированными журналами и флаконами духов, беспошлинно получаемых прямо из Парижа.
Помощник префекта, старый холостяк, уже седой, но еще хорошо сохранившийся и видный мужчина, тайком от всех и слегка смущенно приглашал ее кататься на лодке в лунную ночь. Молодой судебный следователь, щепетильный и чопорный, тоже пленился ею и как бы оттаивал, ведя с Эвантией длинные разговоры на французском языке, сопровождая ее в прогулках по пляжу.
Доктор Ласку забыл про своих комаров. Теперь он подстерегал, когда же она выйдет из дома. Если это ему не удавалось, он, словно притягиваемый магнитом, каждый час появлялся под ее балконом.
Высокая глиняная банка, предназначенная для маринованных огурцов, стояла на балконе, выходившем на улицу. И близорукий профессор галантно кланялся ей, убежденный, что это на балконе в своем любимом уголке сидит Эвантия.
Об этой ошибке доктора распустила слух по всему городу жена начальника таможни, за глаза называемая Львицей, которая возненавидела Ласку с той поры, как приехал на каникулы ее старший сын Овидиу. Он учился на первом курсе медицинского факультета, и вся семья его величала «доктором». Отсюда произошла досадная путаница в званиях, что повлекло за собой и охлаждение взаимоотношений между таможенным управлением и портовой бактериологической станцией.
Вокруг девушки образовалось нечто вроде свиты, подобие маленького двора из рыцарей-соперников, повсюду следовавших за ней.
Принцесса Долларов, как многие называли ее, влекла к себе неведомыми чарами, словно таинственный уголок незнакомого континента. Из эскорта постоянных поклонников выделялся молодой брюнет с благородным греческим носом.
Фифаки Папагаланис после неудачного дебюта в афинских клубах и любовной интрижки в высшем свете был отправлен своим семейством замаливать грехи в Румынию, где его устроили под крылышко родного дяди на должность секретаря при греческом консульстве в районе нижнего Дуная, обеспечив ему карьеру дипломата.
С первого же дня своего появления в Сулине он приобрел титул законодателя мод. Галстуки он менял дважды в день. Пиджак, идеально сидевший на нем, и белые теннисные брюки с тщательно отутюженной складкой потрясали весь город.
Общительный, элегантный, он обладал приятным голосом и без труда вел светские разговоры. Он бегло изъяснялся на салонном французском языке, и единственное, что выдавало его, так это неискоренимое греческое «ц».
Его дядюшка, старый бонвиван, с большим житейским опытом, поучал племянника:
— Обеспечь себя смолоду, дорогой! Счастье стучится в дверь лишь однажды. «Черная жемчужина» в твоем распоряжении, стоит только протянуть руку. Решительно иди к цели. Смелость и настойчивость покоряют даже самых стойких женщин. Американец — старая лиса, но и ему некуда будет деваться, он тоже должен будет сдаться на милость победителя.
Но Эвантия оставалась все такой же, какой и была. Со всеми она говорила с одинаковой милой улыбкой, все так же искренне и простодушно, не отдавая предпочтения никому из воздыхателей, составлявших ее свиту. Ее блестящие глаза смотрели все так же ясно, открыто и невинно.
Она ничего не скрывала, так как ей нечего было скрывать.
Весь город был страшно удивлен, когда в один прекрасный день люди увидели американца распивающим турецкий кофе на борту яхты, принадлежавшей Европейской дунайской комиссии, а Эвантию играющей в теннис на спортивной площадке перед зданием этой комиссии.
«Ну, и какое это имеет значение?» — так сказал бы любой человек, никогда не бывавший в Сулине.
Но кто хотя бы на час высаживался на этой узкой полоске земли, тот прекрасно поймет все значение этого редкостного, возможно даже единственного события, отмоченного в протоколах Комиссии из жизни маленького международного порта в устье великой реки.