Единственными приятными часами для Эвантии были те, когда она в послеобеденное время гуляла в сопровождении детей по пляжу и по молу в сторону маяка. Но и тогда у нее было достаточно причин для огорчений.
Каждый раз, когда она проходила мимо дворца Европейской комиссии, ее посещали печальные мысли, и ей становилось грустно от воспоминаний. Она отворачивалась, чтобы не видеть теннисной площадки, на которой как-то раз довелось ей играть, вызывая всеобщее восхищение у людей, льстивших и заискивавших перед нею…
Часто встречала она по дороге дам и барышень из хорошего общества, которые переглядывались с иронической улыбкой.
«Сирена, Принцесса Долларов… бонна… гувернантка при детях».
Порой она замечала наглые, горящие глаза мужчин, которые упорно преследовали ее взглядами, и ее охватывал нервный страх. Кое-кто бросал ей на ходу колкие шуточки и делал нахальные намеки. Иногда она окидывала этих мужчин резким, возмущенным взглядом, но чаще всего ускоряла шаг и, прижав к себе детей, молчаливая и униженная, шла дальше той же дорогой, по которой еще не так давно шествовала гордо и грациозно, словно восточная принцесса.
В ясные, теплые дни, когда морская гладь блестела под солнцем, Эвантия задерживалась на пляже.
Сладость воспоминаний, словно инстинкт, влекла ее к тем местам, где она недавно чувствовала себя счастливой. Она останавливалась у подножья маяка. Море мерно билось о его каменный фундамент. Над плещущими волнами, словно жемчуг, взлетали брызги и падали в шипящую пену, похожую на порванные кружева.
Иногда она подходила к песчаным дюнам, чтобы послушать, как легкий ветерок доносит издалека дрожащие звуки, подобные органной музыке. К вечеру, когда Эвантия направлялась домой, солнце уж клонилось к горизонту и его косые лучи зажигали над бескрайними зарослями тростника пурпурное пламя и превращали древний Дунай в кровавую реку. Звуки безграничной пустынной дельты постепенно затихали, заглушаемые шумом и вздохами моря. Ночь начинала расплетать космы тумана, пока не выплывала полная оранжевая луна, выставляя свое лицо среди лохмотьев плывущих облаков.
Однажды во время прогулки Эвантия остановилась на молу, чтобы получше рассмотреть появившийся на горизонте корабль, идущий под всеми парусами. Судно все увеличивалось, направляясь к устью Дуная. Эвантия не сводила с него глаз. Какое-то предчувствие охватило ее. Она спросила смотрителя маяка, проходившего мимо, не узнает ли он корабль, виднеющийся в открытом море.
— Это «Мирча». Идет в Сулину.
Действительно, это «Мирча». И как она не узнала его с первого взгляда.
Эвантии казалось, что сердце ее вырвется из груди. Она бросилась в порт. Дети на своих маленьких ножках задерживали ее. Она взяла их за руки, чтобы идти быстрее, чтобы быть на месте, когда «Мирча» будет причаливать к берегу. Эвантия тяжело дышала и все время оборачивалась, чтобы посмотреть, как движется судно. «Мирча», войдя в канал, убрал паруса и дальше двигался только с помощью машины, медленно скользя вдоль набережной. Напротив пристани он остановился, пришвартовался, но якоря не отдал. По всему было видно, что надолго задерживаться в Сулине корабль не намеревался. Пока бросили швартовы, на берегу уже собралась толпа, как и всегда при прибытии парохода.
Эвантия дрожала от волнения. Она не знала, что делать: показаться ей или убежать? Вся команда была еще на своих постах. На носу четко выделялся профиль одного из офицеров. Эвантии показалось, что это Нягу.
Когда офицер повернулся, она лучше разглядела его. Нет, не он… «Он более смуглый и немножечко выше…»
На берег перебросили сходни. Несколько офицеров сошли на набережную. Лица были незнакомые.
Все офицеры на «Мирче» сменились.
Эвантии хотелось спросить кого-нибудь, но она не осмеливалась. Наконец она решилась. С замираньем сердца, робко обратилась она к пожилому мичману, сошедшему на берег:
— Будьте добры, скажите, пожалуйста, нет ли на борту младшего лейтенанта Нягу?
— Нет. Он перешел в торговый флот. Теперь он где-нибудь по дороге в Роттердам.
— А капитан Минку?
— Списали на берег. Он теперь в Циглине.
— А доктор, который в прошлом году был на «Мирче»?
— Его перевели на «Элизабету». Теперь все другие вместо них. Тут ведь как на мельнице…
— Спасибо, — едва вымолвила совершенно убитая Эвантия.