— Ой, л-ли, — расплылся, при виде такой дружной компании, воротившийся хозяин, а потом прищурил на меня свои большие осоловелые глаза. — Чисто Мокоша(6) с дитями ты, Евсения и при хозяйстве.
— Ну, уж, — в ответ беззлобно фыркнула я, однако, тут же перевернув метлу к низу прутьями.
— Дядька Кащей, а мы про люде-коней сегодня читали. Ты нам такие же свистульки вырежешь?
— Ага, всем, окромя Галки, а то ей опять примерещится.
— Сам ты… Дядька Кащей, а мне тогда с птичкой. А я ее дома сама разрисую. У меня и краски есть, — обступили старика со всех сторон дети, дергая его, то за помятую рубаху, то за полное липовых заготовок под такие же забавы лукошко… Интересно, а где ж он «накатить» то успел? Не иначе, как с пастухом опять под березами об устройстве мира беседовали:
— А, ну-ка, всем помолчать! — напомнила и я о себе. — Докладываю: в ваше отсутствие на вверенном мне для просвещения дворе… — бросила я быстрый взгляд по притихшим ребячьим физиономиям. — ничего безгодного не произошло. Дети вели себя примерно. Книги — все в сохранности.
— А Лех в личине? — подала голос смуглая Жула, но тут же была одернута за жидкую косицу:
— Так-то ж за калиткой было. Молчи.
— Ну, раз вы такие молодцы, — сделал Кащей вид, будто он не только слабо видит, но, и слышит. — добро, смастерю вам свистульки с люде-конями, — а потом закончил, уже через радостный визг. — Евсения, ты-то завтра придешь?
— А у вас опять дела? — тоже повысила я голос.
— Да просто приходи. Я буду чадам читать, и ты тоже послушаешь. Или выросла уже из познавательных книжек?
А что мне ему ответить? Не выросла я. Да только в книжках этих, не про таких, как я написанных, больше вопросов, чем ответов, дать которые мне здесь некому:
— Будет время, приду. И за новое лукошко благодарствую… Ой, а, где ж я его оставила-то? — и подорвалась назад к высокому крыльцу, приткнув по дороге в прежний угол свое «воспитательное орудие»…
От Кащея мы возвращались, сначала все той же шумной «компанией», постепенно по дороге отпочковываясь каждый в свой двор, и оставшись, в конечном счете, на пару с трещащей без умолку Галочкой. А как же иначе, когда столько за день впечатлений, которыми требуется поделиться и в самых мельчайших подробностях. Но, сегодня, пришлось мне дитё расстроить:
— Нет, милая, я к вам не загляну. Так и передай от меня Любоне, что, мол, торопилась она сильно, потому как Адона гневаться будет, — девочка хлопнула пару раз своими, точь-в-точь, как у моей подруги, голубыми очами и внесла предположение:
— Так и пусть она… гневается, тетка Адона. Все равно ж, накричать на тебя не сможет.
— О-о, зато, как посмотрит, — в ответ засмеялась я, разворачивая ее в сторону далекого, в самом начале улицы, терема. — Иди ко, краски на свистульку разводи, — сама же свернула в ближайший, ведущий вон из веси проулок, и тут же добавила шагу, болтая в руке пустым берестяным лукошком.
Они в вправду очень схожи, две смешливые и радующие взор, будто румяные булочки сестры, всю свою жизнь, проведшие в этом тихом, отгороженном от остального мира деревянными идолами месте. За тенистым палисадником и кружевными занавесками самого красивого дома в Купавном — хоромах самого порядника Вила. Однако, стоит сказать, что, вот уже три года, как и эти надежные преграды нехотя расступились, впустив вдоль длинной весевой улицы ветер перемен. А началось все с похорон. Хотя, обычно, ими все заканчивается, но, это, смотря кого в последний путь провожать…