Мне не по душе даже выражение «ассистировать при самоубийстве», так как оно наводит на мысль об активном «собственноручном» деянии и вообще о поступке трусливом. И уж коль скоро речь зашла о трусости, я считаю трусливым орегонский закон о самоубийстве при врачебном содействии и надеюсь, что на долю моих соотечественников выпадет больше сочувствия и помощи. Ведь Китти Н. общество бросило в беде, когда несчастная не сумела проглотить избавляющее от неслыханных мучений средство. Безжалостный юридический вердикт проводит слишком узкие границы: если подошел к порогу смерти не слишком близко — помочь нельзя, если подступил вплотную — все равно нельзя; последний шаг страдалец непременно должен совершить сам, поскольку мы боимся ответственности. Этакая фарисейская казуистика! Ведь это все равно что довести слепого до середины оживленной магистрали и бросить на том основании, что движение, мол, чересчур интенсивное, пусть перебирается сам. Так или иначе, «другой стороны» ему все равно не миновать.
Общество посредством своих институций обязано взять на себя вспоможение в смерти — причем в полной мере сознавая свою ответственность, — если умирающий сам не способен или не желает лично реализовать свое намерение.
Припомним не столь уж отдаленные времена, когда кое-где процветала кровная месть: до того, как сформировались соответствующие институты правосудия, родственникам приходилось самим сводить счеты с недругами, нанесшими оскорбление семье или лишившими жизни кого-то из ее членов. Затем общество вынуждено было признать: чтобы положить конец беспредельному самоуправству, придется брать на себя функции разбирательства, вынесения приговора и его исполнения. Я убежден, что подобно тому, как теперь кровная месть кажется нам крайним варварством, так и потомки наши лет через пятьдесят или сто сочтут непостижимой жестокостью с нашей стороны отказ ближним в праве расстаться с жизнью достойным образом. Похлеще любого триллера покажутся им документальные свидетельства нашей эпохи, когда людей оставляли умирать долгой, мучительной смертью или же близкие вынуждены были положить конец мучениям матери, жены, мужа…
Вправе ли мы ждать от близких помощи в смерти?
Я уже упоминал о несчастной матери, которая была вынуждена дать собственному сыну, Винсенту Юмберу, смертельную (по ее мнению) дозу снотворного. В конечном счете впавшему в кому юноше помог умереть врач, тем самым избавив и без того исстрадавшуюся женщину от угрозы уголовной ответственности. Ее венгерской товарке по несчастью выпал более жестокий жребий.
Дёрди Биндер, которая в 1993 году удачно (хотя и более драматическим способом) оборвала жизнь своей неизлечимо больной дочери, суд приговорил к двум годам тюремного заключения. Приговорил условно, поскольку не вызывало сомнения, что речь идет не о заранее обдуманном хладнокровном убийстве, а об акте милосердия. В ответ на апелляцию прокуратуры Верховный суд, явно лишенный эмоциональной чуткости, предписал безусловное исполнение приговора, и только личное вмешательство президента республики спасло несчастную женщину от дальнейших тяжких и унизительных испытаний.
Разумеется, в подобных случаях молодые пациенты вправе рассчитывать на сострадание ближних в такой же степени, как и жаждущие смерти девяностолетние старцы. Есть ли у нас основания отказывать людям в последней помощи, если современная медицина бессильна создать для них достойные человека условия? Да и перед страждущей матерью общество остается в долгу: именно оно обязано взять на себя это тяжкое бремя. Ну а если умирающее дитя предпочтет получить из материнских рук средство, избавляющее от мучений, значит, к несчастной матери следует относиться не как к преступнице, а как к великой страстотерпице.
И вне всякого сомнения, нельзя допускать, чтобы вспоможение в смерти возлагалось на мать или других родственников молодых неизлечимо больных пациентов, решивших положить конец своим страданиям.