— Извините, — поинтересовалась старушка, — а для диабетиков будет отдельное меню?
— Для диабетиков? — улыбнулся Алекс. — А у нас не будет диабетиков. Главная цель нашего круиза — забыть обо всех болячках, получить максимум удовольствия — и достойно, и безболезненно умереть!
— То есть, — упорствовала старушка, — если мне станет совсем плохо…
— Сначала, — взял её за руку Алекс и улыбнулся ослепительной улыбкой, — сначала, вам станет очень хорошо! Ну, а потом — ещё лучше!
Алекс подтолкнул старушку в каюту и все увидели загадочное кресло, вокруг которого стояли огромные ёмкости с жидкостью.
— Вы садитесь в это кресло, — уселся в кресло Алекс, — нажимаете вот эту кнопочку.
Он потянулся к кнопочке и нажал её.
Раздалась чарующая музыка, замигали огни светомузыки, вокруг головы Алекса появилось облачко дыма.
— И так, до самого конца, — произнёс Алекс, с искренним восхищением глядя на журналистку.
Экскурсанты зажали носы и рванули из каюты прочь.
Не шелохнулась только длинноногая очкастая журналистка.
— А вы, почему не убежали? — выключил подачу газа и встал с кресла Алекс. — Вы не боитесь смерти?
— Мне кажется, — поправила очки длинноногая, — это всё наглый прикол!
— А если я вам докажу, что это очень серьезно? — закрыл двери каюты Алекс и нажал кнопку подачи газа. Прозрачный дымок стал заполнять каюту.
— Ну, и что вы чувствуете? — проворковал Алекс. — Страшно?
— Ничуть! — сняла очки журналистка. — Близость смерти, где-то, даже возбуждает!
— Значит, всё работает правильно! — Алекс усадил журналистку на колени и сделал музыку громче.
Людмила Геннадиевна Рудина, преподаватель русского языка и литературы сто первой школы города Санкт-Петербурга (на пенсии), встала по обычаю в пять утра. Она прошлёпала войлочными тапочками по длинному коридору огромной питерской квартиры, оставшейся от покойного мужа-академика, зашла в огромную кухню, поставила огромный старинный чайник на плиту и зажгла конфорку.
В кухне стало как-то сразу теплее.
За окном проявлялось серое апрельское утро, по Неве шёл серый ладожский лёд, у ларька под окном мелькали серые тени страждущих, которым синюю жидкость для мойки стёкол отпускали всенощно посиневшие от холода тётки.
Один из мужиков поднял глаза то ли к Богу, то ли к окну Людмилы Геннадиевны, его губы зашевелились, и она словно услышала и увидела покойного мужа:
— Кое-кто предпочитает похмеляться водкой, но пить «палёнку» дело дорогое и рискованное! А жидкость — производства фабричного! И шибает крепче, и дешевле.
— Петя, — увещевала мужа Людмила Геннадиевна, — ты же академик, Герой Соцтруда, Лауреат Государственной премии СССР, человек, чьими мозгами были построены секретные объекты страны!
— Секреты проданы, страна разворована.
Петя проглотил стакан суррогата и закончил мысль:
— Почему смерть изображают с косой? Она должна являться с нашей пенсией в руках!
Людмила Геннадиевна вздохнула и задёрнула занавесочку.
Ленивый таракан на стене презрительно шевельнул усами и вальяжно двинулся к щели в кухонном шкафу, минуя хитроумные тараканоловки, висящие во всех углах.
Людмила Геннадиевна вздохнула ещё тяжелее, взяла со стола газету и свернула её в орудие убийства.
Но таракан оказался счастливчиком.
В процессе свёртывания бумаги в трубочку, профессиональный глаз учительницы выхватил из множества газетных заголовков странное иностранное слово, выписанное огромными буквами — «эвтаназия».
Забыв про таракана, Людмила Геннадиевна развернула газету, достала из кармана очки и постаралась понять, в каком контексте употребили газетчики очередное чужеродное словечко. Её, как и всякого русского интеллигента, просто убивала вопиющая безграмотность, воцарившаяся в русском языке, а более всего — нашествие иностранщины.
Она пробежала глазами статью и села на табурет у стола.
Прочитала ещё раз.
Потянулась к телефонному аппарату, но взгляд её упал на старинные настенные часы, и она поняла, что звонить ещё рано.
Людмила Геннадиевна прошла по коридору в кабинет мужа, подошла к старинному письменному столу и взяла со стола его фотографию.
— Это выход, Петя, — сказала она ему, — сама я никогда не смогу этого сделать. Да и грех это великий. А это — выход.
Она поцеловала Петю в глаза и заскользила войлочными тапочками по дубовому паркету в кухню, где засвистал Соловьём-разбойником облезлый чайник.