Когда она вышла из самолета, ей почудилось, что прошел дождь. Но нет, это от жары плавился и словно бы потел недавно положенный асфальт. Конечно, зной был ей знаком. Даже в ее суровом городе летом случалась изнуряющая жара. Но через несколько дней она обязательно сменялась грозой или просто летним ливнем. И Анна долго не могла поверить, что ближайшего дождя придется ждать минимум полгода. Ей не хватало этих капель с неба летом и снега зимой. По ним она еще долго скучала. Потом привыкла. Только много лет спустя однажды в июне пронесся настоящий звонкий ливень, как чудо из детства.
Анне поначалу казалось, что вокруг нее то и дело вспыхивают ссоры, и все кричат на всех. Но на деле народ в Израиле оказался добродушным, расслабленным, улыбчивым, хотя и невероятно шумным.
Еще ей бросилось в глаза обилие детей. Мамаши возили коляски, в которых младенцы сосредоточенно сосали соски. А за ними, уцепившись за коляску, или за мать, неуверенной поступью шествовал целый выводок малышей. Некоторые мамаши уже снова ходили с животами.
Местом своего обитания Анна выбрала Иерусалим. Ее поселили в центре абсорбции для одиночек под названием Эцион. Вместе с Анной проживали еще две девушки из России. В Эционе жили в основном русские, хотя попадались и американцы. Он представлял собой двухэтажное здание с рядами комнат, тянувшихся вдоль коридора. И был небольшой сад, отделенный забором от улицы. В нем росло мандариновое дерево, и дерево гранатовое, и летали колибри. Анна много часов проводила в нем.
О, Миша был бы здесь как рыба в воде! Уж он бы в полной мере оценил эту не устоявшуюся еще жизнь, эти внезапные дружбы, которые чем-то были похожи на дружбу солдат на войне. Ее соседи так и называли эти отношения «фронтовым братством».
Анна и здесь чувствовала себя одинокой, хотя ее вполне готовы были принять «в братство». Ведь от себя не убежишь — и эта громокипящая жизнь с ее планами, мечтами, надеждами, равно как и фронтовая дружба, и мимолетные, но упоительные романы никак ее не коснулись. Она избегала культурных посиделок и почти ежевечерних застолий, заканчивавшихся обыкновенно за полночь. Не принимала она участия и в бесконечных спорах о том, «Как нам обустроить Израиль?», не поливала презрением «бескультурных» аборигенов. Может быть, потому, что ее ничто не отвлекало, она упорно и по многу часов в день учила иврит, в знании которого успешно продвигалась. Пыталась читать газеты и детские книжки, очень похожие на советские.
Под лучами иерусалимского солнца, среди толп веселых и вечно галдящих людей Анна понемногу оттаяла. Она бродила по городу, ездила на экскурсии, пробовала диковинные фрукты, названия и вкус которых были ей раньше неведомы. Даже побывала на четырех морях этой крошечной страны (с ума сойти!). Несколько раз — на Средиземном, дважды — на Мертвом и по разу — на Красном и на Кинерете. Изредка ездила в городок Холон, где в местном кинотеатре крутили новые русские фильмы. А русские книги покупала в магазине Болеславского в Тель-Авиве, так как в Иерусалиме выбор русских книг был небогат, ибо хозяин магазина — турок — в русской литературе не разбирался. Вот, собственно, и все развлечения.
Однажды, просматривая газеты на иврите, Анна наткнулась на объявление, что крупной фирме требуется инженер-технолог. Трижды перечитав требования к кандидату, она с удивлением обнаружила, что почти во всем им соответствует. Разве что с профессиональной терминологией могут возникнуть проблемы. Она отправила по указанному адресу свое резюме, написанное детским почерком на плохом иврите. Страшно волновалась в ночь перед собеседованием, но неожиданно легко его прошла и была принята в фирму. Зарплата, которую ей положили, была довольно скромной, но Анна чувствовала себя чуть ли не миллионершей.
Она еще с месяц прожила в центре абсорбции, а потом получила ключи от собственной небольшой квартиры. И переехала. Поначалу было нелегко. Пришлось засесть за учебники и пособия, чтобы усвоить новую информацию. В первые дни она боялась наделать ошибок. Но ей не пришлось лезть из кожи вон, чтобы заслужить доверие своего начальника. Она всего лишь аккуратно исполняла его приказы. Сдавала отчеты в срок, что в той фирме было явлением отнюдь не рядовым. Словом, начальник не мог нарадоваться на свою исполнительную, пусть и немного хмурую, что он не преминул ей заметить, сотрудницу.
Жизнь начинала постепенно входить в свою унылую колею. Но осенью вспыхнула война Судного дня. Первые дни складывались плохо, и Анна ловила себя на мысли о надвигающейся катастрофе. Потом, правда, все пошло куда лучше. Более всего ее поражало, что даже в самые тяжелые дни на улицах и в кафе по-прежнему было полно народу. Но чуть ли не все ходили с транзисторами, и когда начинались новости, шум мгновенно стихал. Через 17 дней война окончилась, и жизнь вернулась в привычное русло.