— И вправду похожие сны, — сказал после долгой паузы Рува. — Словом, исход один — или расстреляют, или скелетик в песке.
— Ах, ерунда это все… — снова повторила Анна. — Вот пройдешь курс облучения, и все как-то образуется…
Она чувствовала, что ее голосу не хватает убедительности. И вдруг, возможно, впервые, поняла, что и сама в это не верит.
Через несколько дней Рува почувствовал сильную боль в печени и в ноге. Они снова поехали в больницу. Врач увеличил дозу обезболивающих. Они вышли из кабинета. А потом Анна сказала, что забыла какие-то бумажки, и уже одна кинулась обратно.
— Доктор, что же делать? Может, операция?
— Нет, операция бесполезна. Только увеличит мучения. У него же… метастазы. По всему телу…
Анна встала и пошла к двери, чувствуя, что шатается. Но, выходя в коридор, постаралась сделать беззаботное лицо.
— Что сказал доктор? — спокойно и даже как бы с улыбкой спросил Рува.
— Ничего не сказал. И о чем? Я только взяла бумажки и вышла.
— Долго же ты их брала. Полчаса прошло.
День ото дня боли становились все сильнее. Но вечер пятницы был хорошим. И Рува впервые за эти дни спокойно уснул.
А утром в субботу у Веры дома раздался телефонный звонок. «Кто это в такую рань?» — раздраженно подумала она. Это звонила Анна:
— Рува ушел.
— Куда ушел? — спросонья не поняла Вера.
— Нет его больше. Умер. Во сне. Кажется, не мучился. Болей у него с вечера не было. Я еще подумала, что лекарства помогли. Даже заснула. А когда проснулась, он уже был весь холодный. Нет, не мучился…
— К вам приехать? — спросила Вера.
— Да, если можно. — Вера услышала, как на другом конце провода голос дрогнул. — Мы… Я буду рада.
Вера кое-как привела себя в порядок и поехала. Она автоматически вела машину, а в голове вдруг всплыли строчки израильского поэта Ханоха Левина, случайно прочитанные когда-то:
Вера едва прикоснулась к звонку, как дверь распахнулась, словно Анна стояла около нее.
— А, это вы, — сказала она с некоторым, как Вере показалось, удивлением и умчалась куда-то. Вера не знала, что ей делать. Она закрыла входную дверь и прошла на кухню, где довольно долго сидела в замешательстве. Потом услышала:
— Где же вы?
Голос Анны звучал чуть ли не капризно. Потом она вбежала в кухню и нетерпеливо сказала:
— Пойдемте же, пойдемте скорее — посмо́трите на него. Он такой спокойный, такой красивый…
И снова бросилась назад. Вера робко пошла следом.
Рувим лежал на кровати, аккуратно до груди укрытый одеялом. А над одеялом сияла белизной рубашка. Он, действительно, лежал спокойный, даже умиротворенный.
— Вот, рубашку ему приготовила свежую, — говорила Анна. — И одеялом прикрыла, чтобы не мерз.
Она поминутно поправляла ему то рубашку, то волосы. Вере это напомнило, как суетятся мамаши, отправляя ненаглядное чадо на концерт в музыкальной школе, где будущий Гилельс должен отбарабанить какой-нибудь «Турецкий марш». Вдруг луч солнца из окна упал на его лицо. Тут она всплеснула руками и запричитала:
— Ох, а вот мы сейчас занавесочку-то, занавесочку… Чтобы солнышко в глазки не светило.
Она бросилась к окну и задернула довольно плотные портьеры. Комната сразу погрузилась в полумрак.
— Вы уже сообщили в Хевра Кадиша? (религиозная организация в Израиле, оказывающая погребальные услуги) — спросила Вера.
— Что?.. — не сразу поняла вопрос Анна. — Нет, совсем об этом забыла.
— Хотите, я позвоню? — предложила Вера.
— Да, спасибо.
В Хевра Кадиша долго не отвечали. А когда ответили, Вера попросила увезти тело.
— Шабат, геверет. Мы приедем после его окончания.
— Как? Только вечером? — возмутилась Вера. — Вы же работаете даже в праздники.