В купе находилась молодая супружеская пара и двое их детей - девочка лет десяти и очаровательный беленький мальчик лет пяти. Уложив детей, супруги тихонько разговаривали. Невидимая и неслышимая Эвтаназия невольно стала свидетельницей их разговора, но ведь на самом деле никакого вреда никому от этого не было. Чужая жизнь, совершенно не похожая на современную, оказалась очень интересной, даже почище любого реалити-шоу, поэтому Эвтаназия ничуть не пожалела, что попала именно сюда.
Наталья: Знаешь, Антон, я тебе никогда не рассказывала, а ведь когда ты на фронте был, я вещий сон видела...
Антон: Ну уж, прямо так и вещий!
Наталья: Правда! Страшный такой, я потом целый год успокоиться не могла, пока ты с фронта домой не вернулся. И всё точно так и получилось, как сон показал.
Антон: И что же ты видела?
Наталья: Как будто стою я на улице - а мимо идут и идут бесконечные колонны наших солдат. У всех опущены головы, глаз солдаты не поднимают, лица мертвенно-бледные. Я почему-то знаю, что они идут умирать, их путь лежит на тот свет. И вдруг среди них вижу тебя. Ты тоже опустил голову и ни на кого не смотришь. Я не вижу твоих глаз. Я бросаюсь к колонне, кричу, зову, но ты, как неживой, ничего не видишь и не слышишь. Ты уходишь от меня всё дальше и дальше, я бегу за колонной, отчаянно кричу, и вдруг, о чудо, ты оборачиваешься, наши глаза встречаются. Ты вздрагиваешь, останавливаешься, с трудом выдираешься из общих рядов. Вот, наконец, ты совсем рядом, мы бросаемся навстречу друг другу... Потом гадалка сказала, что ты будешь смертельно ранен, но выживешь и вернёшься домой.
Антон: Смотри-ка ты, так ведь всё и случилось на самом деле...
Наталья: Сколько народу-то полегло - миллионы!
Антон: Да... Вернулся-то вернулся, да толку от меня мало - ни дров наколоть, ни огород вскопать. Руки нет, одного лёгкого тоже. Сам удивляюсь, как я выжил. Когда ранило меня - весь в осколках был, насквозь пробит, кровью истекал. Рядом - такие же бедолаги. Да только меня первого на операционный стол положили - ведь я лейтенант, а они простые солдаты. Вот поэтому и выжил, а их, товарищей моих, уже и на свете давным-давно нет...
Наталья: Ну сколько же можно это в себе носить, их-то не вернёшь, а тебе жить надо, детей растить. Смотри вперёд, а не назад, иначе с ума можно сойти. Такого, небось, навидался там, на войне-то...
Антон: Уж это точно. Да как забыть-то? Помнишь, какой я пришёл? Живой труп и только. Вес сорок четыре килограмма, целыми днями к стенке лицом лежал, ни на кого не смотрел, ни с кем не разговаривал. Жить не хотелось, всё война перед глазами стояла. Помню, у нас на Ленинградском фронте в части бухгалтер был, толстый такой. Так он однажды вышел куда-то, да так и не вернулся. Съели его...
Наталья: Перестань! Не вздумай ещё при детях такое рассказывать. Теперь у нас совсем другая жизнь будет. Преподавать в нашем Училище начнёшь, зарплата пойдёт, огородик вскопаем, выживем! Если уж в войну выжили, то после войны тем более с голоду не помрём! Говорят, что скоро и карточки отменят - тогда покупай хлеба, сколько хочешь, ешь - не хочу! Я всю войну об одном только и мечтала: сесть за стол, положить перед собой буханку чёрного хлеба, взять нож и есть, есть, есть до полного отвала...
Антон: Меня только Андрюшка и спас. Если бы не он - я так и зачах бы в своём углу. Он, сынок, кровиночка моя, к жизни-то меня и вытащил.
Наталья: А, знаешь, хоть я на войне и не была, но тоже навидалась - не дай бог. До войны, когда голодомор на Украине был, помнишь, в 1932-33 годах оттуда умирающие крестьяне по всей стране бежали. Мы с тобой тогда только поженились - оба студенты, жить негде и не на что... Даже в Москве на улицах трупы валялись - кто от голода в скелет превратился, кто, наоборот, раздулся как бочка.
Антон: Ну и к чему ты мне теперь об этом рассказываешь? Сама же сказала, что вперёд смотреть надо, а не назад. Я и сам всё это хорошо помню...
Наталья: А к тому, что один раз бежала я на лекции в институт, а на вокзале труп женщины валяется. Лица не видно - но явно молодая, косы до пояса. А по трупу ребёночек ползает. Мальчик годовалый - хорошенький, как ангелочек, глаза голубые, волосики беленькие. Уж так я хотела его забрать, спасти и усыновить. Но ведь как я могла на такое пойти без твоего согласия, да и мы сами впроголодь жили... Так с тех пор он у меня перед глазами и стоит...
Антон: Господи, час от часу не легче! Зачем ты теперь-то душу себе травишь? Слава богу, дети не слышат. Почему вдруг ты мне решила всё это сказать, ведь столько лет прошло?