Вначале я думал, что отец дает мне читать эти письма лишь постольку, поскольку я знаком со Штурманами. А потом понял, что это была психологическая обработка, и что они уже тогда планировали мотать за бугор.
Конечно, я уже много лет чувствовал, что отец мною недоволен: в отличие от сестры Клары я отвратительно учился в школе, а потом вообще пустился во все тяжкие. Но подобного поворота событий, честно говоря, все же не предполагал.
В половине пятого утра ко мне заглянула мать, но я продолжал лежать лицом к стене. Она не стала подходить к кровати.
– Пока, – шепотом произнесла она, стоя у двери.
Очевидно они считали, что это Бог знает какой подвиг: оставить мне с трудом нажитое имущество. А ведь могли бы все продать и отправить за границу пару контейнеров: с фотоаппаратами и подзорными трубами, с палехом и хохломой. Отец покидал родину налегке, увозя самое ценное, что у него было, в голове – знания и идеи. И еще – непомерное честолюбие. Кислицын потом рассказывал, как перед отъездом отец говорил ему, что в Америке можно сделать большие деньги на торговле компьютерами и программным обеспечением. И он действительно сделал на этом большие деньги. Насколько я понимаю, очень большие. А несколько лет назад миллионер Твердовски из города Портленда, штат Орегон, даже выставил свою кандидатуру на выборах.
И что самое невероятное – победил…
Ведь, в отличие от дегенерата Бори Штурмана, я не отсиживал в американских тюрьмах за киднэпинг и тем самым не испортил ему репутации. Я не бросил на него свою огромную и до бесконечности уродливую тень. Готов поклясться, что никто из тамошних отцовских знакомых даже не подозревает о моем существовании.
– …От штата Орегон, – уточнил я.
– Интересное совпадение, – сказала Момина, – по-настоящему неординарные отцы – это ведь большая редкость. А тут и у меня, и у тебя…
– Давай еще выпьем, – предложил я.
Она пошла за бутылкой. Видимо, в определенных ситуациях она соображала довольно медленно. Вернулась она с совершенно другим выражением на лице.
– Извини, – сказала она и плюхнула мне в бокал коньяка.
– Все чики-тики, – сказал я.
Я и не заметил, когда она перешла на ты. Вместе с коньяком я проглотил ее слова об отцах. Они прожгли пищевод и сейчас жгли в желудке.
– Ну-с, – сказал я, протягивая руку к папочке цвета маренго. – Приступим.
Словно она была гарниром к коньяку – вроде лимончика.
– Погоди, – остановила она меня. – Давай сначала закончим с компьютером. Тебе когда-нибудь приходилось иметь с ним дело?
– А как же, – сказал я, – в издательстве „Роса".
– С какой программой? „Винворд"?
– А Бог его знает. Я тыкал пальцем в клавиатуру и на экране появлялись соответствующие буквы.
– Все ясно, – сказала Момина. – Придвигайся поближе.
Я подчинился. Она нажала какую-то кнопочку и компьютер ожил. На экране замелькали таинственные цифры, потом появилась картинка неба с плывущими по нему белыми облаками.
– Это отцовский компьютер, – сказала она. – Мне приятно думать, что вторая часть романа будет набрана на нем же. Это очень хороший компьютер – „Pentium-100". Ты просто не представляешь, какие в нем таятся возможности. К примеру, мы сейчас находимся в программе „Винворд". Возьмем какой-нибудь текстовый файл… Вот, это отрывок из романа Набокова, который я сейчас перевожу. Предположим, тебе нужно перенести абзац на следующую страницу. Подсвечиваем его мышкой, для этого достаточно навести на него стрелку и щелкнуть средней клавишей, теперь правой клавишей тащим сюда. Отпускаем клавишу. Готово.
– Подумать только! – сказал я.
– Или, предположим, ты сделал опечатку, пропустил в слове… „лазурная" букву „з". Убираем букву „з". Видишь, слово сразу же выделяется красной линией.
– С ума сойти! – сказал я.
– Или, предположим, тебе понадобилось просмотреть синонимы слова… „разбить". Подсвечиваем его все той же средней клавишей. Теперь нажимаем на „Сервис" и выбираем „Тезаурус". Пожалуйста: „разбить" в смысле „расколотить" – „расколотить", „кокнуть", „раскокать"; в смысле „расшибить" – „расшибить", „расквасить", раскроить"; в смысле „разгромить" – „разгромить", „сокрушить", „разнести", „расколотить", „раздолбать", „расколошматить", „побить"; в смысле „разделить" – „разделить", „поделить", „расчленить", „раздробить"; в смысле „разрушить" – „разрушить", „порушить", „поломать".
– Мама моя родная! – сказал я. – Бедный Набоков.
– Но это еще не все. В буферном режиме с „Винворд" у меня работает энциклопедический словарь „Кирилла и Мефодия". Если нужно узнать значение какого-либо слова, переходим в словарь, набираем слово здесь, в окошке…
Она набрала „эвтаназия". На экране что-то судорожно дернулось, метнулась в сторону буквенная таблица, освобождая место следующему словам: „ЭВТАНАЗИЯ (эйтаназия, эутаназия) (от греч. eu – хорошо и thanatos – смерть), намеренное ускорение смерти или умерщвление неизлечимого больного с целью прекращения его страданий. Вопрос о допустимости Э. остается дискуссионным."
– Рехнуться можно, – сказал я. – Честное слово!
– Наряду с тысячей долларов, как и было обещано, компьютер поступает в твое полное распоряжение. Можешь забирать его прямо со столиком. Я помогу тебе все перевезти и собрать.
– Какая щедрость! А как же ты? Ты ведь им, насколько я понял, тоже пользуешься.
Она кивнула в сторону письменного стола, на котором покоился небольшой темно-синий чемоданчик.
– У меня есть собственный, переносной. Он умеет делать все то же, что и этот. В нем даже имеется CD-ROM.
– Что?
– CD-ROM. Ну, это такая штука для компакт-дисков. Посмотри.
Она нажала на одну из кнопок и из компьютера с жужжанием выполз широкий пластмассовый язык. На нем, словно таблетка, покоился компакт-диск с красочной надписью „Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия". Момина еще раз нажала на кнопку, компьютер алчно заглотнул диск и довольно заурчал.
– Впечатляет, – сказал я.
– В моем тоже есть такой, – сказала она.
– Здорово!
– А теперь держи, – проговорила она, протягивая мне папочку. – Здесь не читай, дома посмотришь.
У Моминой был большой синий „Вольво", на котором она доставила меня со всеми железками.
– Для полного счастья тебе не хватает принтера, – сказала она. – У меня, к сожалению, только один. Ладно, я присмотрю для тебя что-нибудь подходящее. Думаю, чернильно-струйного будет вполне достаточно.
– Вполне, – согласно закивал я головой.
– Ну вроде бы все. – Она по-хозяйски оглядела собранный компьютер. – Позвони мне сразу же, как только прочтешь рукопись. Пока.
Она ушла, а я так и не решился спросить, на этом ли „Вольво" расшиблись насмерть ее родители. С виду машина была совершенно целехонькая. Но ведь наши механики, как известно, способны творить чудеса. Я включил компьютер и принялся копаться в энциклопедии „Кирилла и Мефодия". Честно говоря, мне было любопытно, на чем Эдвард Твердовски сколотил свое состояние. Дело, разумеется, было не в „Кирилле и Мефодии", а в компьютере как таковом. В постижении его возможностей. Занятная штуковина.
Отец мой – парень не промах. В жизни у него было две страсти: электроника и английский язык. И он не прогадал.
Потом я переключился на Середу. Развалился на кровати и начал суммировать в уме то, что удалось вытянуть из Светланы. Я все пытался понять, какие события способствовали столь удивительному превращению Момина в Середу: этакой беспечной певчей пташки в сурового коршуна. Есть писатели, которые в своих произведениях сознательно разрушают причинно-следственные связи. И результаты бывают довольно любопытны. Когда читаешь такую книгу, не соскучишься. Не знаю, быть может и в жизни своей они придерживаются тех же принципов. Но Середа, да и Момин тоже, были не из таких – совершенно определенно не из таких. А значит существовала веская причина для подобной метаморфозы.