Пришлось объясняться, что-то плести. С подобными ребятами мне в жизни общаться не приходилось. Сталкиваться – сталкивался, но чтобы общаться… Вы спросите, с какими это с подобными? А хрен его знает! С Мачо, что ли, с хозяевами жизни. Ему даже не мешала его жуткая инвалидность. Все равно сразу же чувствовался хозяин.
– Родственники попросили меня проведать могилу, знаете ли… Гм-гм…
– Чьи родственники?
– Ну, Виктора Середы.
– Середы? – он побледнел.
И тут меня осенило. Во-первых, не Середы, а Момина, болван я эдакий! Во-вторых, писатель ведь оказывал финансовую помощь инвалидам. Возможно, и этому парню тоже. Впоследствии парень разбогател и теперь в знак благодарности решил поставить Момину памятник. Все очень просто.
Я сказал, что оговорился. Что меня послали родственники Виктора Момина навестить могилу и посмотреть, что тут и как. И что я должен был сделать это в среду. А сегодня как раз – „середа". Так что я чист, как слеза младенца. А вот какое он сам имеет отношение к покойному?
– Сегодня – пятница, – возразил он.
– Середа, – настаивал я.
Тогда он вытянул в мою сторону запястье с „Ролликсом".
– Фрайдей.
От него исходило мощное силовое излучение, словно от потерпевшего аварию ядерного реактора. Он продолжал ощупывать меня взглядом.
Потом здоровой рукой булькнул в стакан водки и протянул мне.
Что было делать?
Я выдохнул в морозный воздух все свое недовольство сложившейся ситуацией, и принялся пить. Водка была ледяной. Пока я пил, он сказал, что его зовут Гарик.
– Гена, – сказал я, занюхивая водку собственным именем. – Геннадий Твердовский.
Обычно я перечисляю и все свои прозвища – почему-то это доставляет мне удовольствие. Но сейчас я этого не сделал. Сейчас бы мне это почему-то удовольствия не доставило.
– Вас послала его дочь? – в упор спросил он.
Я замялся.
– Нет… Вернее, в каком-то смысле… Видите ли, я биограф ее отца.
Которого она послала на могилу проверить, как тут дела. Болван! Где это видано – биограф на побигушках? Одно успокаивало: у меня оставались неплохие шансы дать деру. Если, конечно, у него не было с собой револьвера.
Он снова налил в стакан водки и выпил сам. Выпил легко, словно сельтерскую, и тоже посмотрел на памятник.
– Что-то не припомню статей о Момине, подписанных Геннадием Твердовским. И уж тем более, статей о Середе. Хотя могу с уверенностью сказать, что отслеживаю эту тему в печати.
Теперь наступила моя очередь бледнеть. Ведь только литературным агентам было известно, что Момин и Середа – одно и то же лицо. Или я проговорился, а он тут же сориентировался? Не похоже.
– А вы кто? – спросил я.
– Об этом потом. – Он опять бухнул водки в стакан и протянул мне. Ну и темп! Если так будет продолжаться дальше, лучше сразу же оставаться на кладбище, чтобы сэкономить на катафалке. – Для начала я все же хочу знать, кто вы ей? Любовник? Жених? Ухажер? Приятель?
Знал бы я для начала, кто он ей, может и ответил бы искренне. А так пришлось цепляться за версию биографа. Мол, собираюсь написать о нем книгу.
– Это Светлана вас наняла?
– Гм, да.
– Вы литературовед?
– Гм, нет. Писатель.
Правда, прошлой ночью, выяснилось, что я – писсуар. Но нельзя же признаться в этом совершенно незнакомому человеку. Скажу – писатель, авось со временем сказка станет былью.
– Все же вы биограф Момина, или Середы? – не унимался он. – Надеюсь, вопрос для вас не слишком сложный.
– Не слишком, – сказал я. – В общем-то… обоих.
Он с силой ударил здоровой рукой по снегу.
– Более идиотского поручения она вам дать не могла! Ей-Богу! Хотя, разумеется, она не ведала, что творит… И как продвигается работа?
– Я только начал собирать материал, пока, собственно, никак, – сказал я осторожно.
– Ну тогда вам повезло, что вы меня встретили. Здорово повезло. Хотя вы пока этого, разумеется, не осознаете.
– Может вы все же скажете, кто вы такой? – попросил я.
– Может и скажу, но не сейчас. Сейчас мне уже пора идти.
Он так и сказал – „идти", а потом бросил взгляд на „Ролликс".
Я машинально вылакал водку из стакана, заев ее снегом. И приготовился смотреть, как он будет „идти".
– Вам не приходилось бывать в „Квазимодо"? – неожиданно спросил он.
„Квазимодо"! Это было крупнейшее издательство в городе. С одноименным кафе на первом этаже. Раньше кафе считалось литературным, а теперь превратилось в сборище разных типов, каким-либо образом причастных к книжному бизнесу.
– Пару раз захаживал, – сказал я.
В издательстве этом, между прочим, стремились напечататься ведущие писатели, поскольку там платили солидные гонорары. Я – так туда даже и не совался.
– И что, понравилось?
– В общем-то, да.
– Хорошо… – Он извлек из куртки мобильный телефон и большим пальцем нажал две кнопки. Потом бросил в трубку: – Заберите меня.
И почти сразу же на горизонте появились два живописных амбала. Они были приблизительно того же возраста, что и Гарик, в черных кожаных куртках. Подойдя, легко подхватили его на руки вместе с дощечкой.
– Еще увидимся, – сказал он. – Только Светлане – ни гугу. Ей о моем существовании ничего не известно, и слава Богу. Если проболтаетесь – вам хана. Понятно?
– Понятно.
– Водку допьете?
– Допью.
– Только посуду здесь не оставляйте. До встречи.
И тут я вспомнил, зачем, собственно, сюда пришел. Не для того ведь, чтобы водки нажраться или получить приглашение в кафе „Квазимодо".
– Это вы поставили Момину памятник? – метнул я ему в спину.
Вопрос врезался ему под лопатку, словно нож. Но он даже не подал виду.
– Мы, – произнес он спокойно.
Я наблюдал, как живописная группа удаляется в сиянии багрянца – амбалы с Гариком на руках. С торчащим у того из спины вопросом. Еще немного поскрипев снегом, процессия скрылась из виду…
Сейчас, разумеется, мне было не до водки. Совсем не до водки. Но бутылку со стаканом я послушно унес – скормил кладбищенскому сторожу.
Вечером мне пришло в голову ознакомиться с содержанием остальных дискет, оставленных для меня Моминой. Поначалу я не придал большого значения тому факту, что файл „Эпиграф" был создан три года назад. Я расценил эту запись как предвестницу романа, один из первых кирпичиков в фундаменте будущего произведения. Тем более, что большее впечатление на меня произвела тогда приписка. Но потом слова эти сами собой возникли перед глазами: „Придется снять эпиграф, в итоге выяснилось, что он не очень-то подходит. А жаль… „Пусть моя родина умрет за меня", – сколько дерзкого благоразумия в этой фразе!" „…в итоге выяснилось…"! Если „в итоге выяснилось, что эпиграф не очень-то подходит", то значит к этому моменту ощутимая часть произведения уже была написана! Ведь он не составлял развернутых планов, не занимался детальной проработкой сюжета, а, по утверждению Моминой, больше полагался на интуицию. Кому об этом известно, если не ей.
И я на самом деле нашел файл под названием „Предвкуш". Он был создан приблизительно в то же время, что и „Эпиграф", и идентичен экземпляру рукописи, который хранился в папочке цвета маренго.
Но это, в свою очередь, означало, что работа над романом не оборвалась в связи с трагической гибелью Середы, как полагала Момина. Он сам, вполне осознано, прекратил работу над ним. И если роман будет завершен, то есть – если я его все же когда-нибудь допишу, то это произойдет вопреки воле автора.
Действительно ли она пребывает в счастливом неведении? Вполне можно это допустить. Ведь отец обращался к ней за советом лишь когда черновой вариант произведения был уже готов. И потом, знай она о существовании этих файлов, она ни за что бы не оставила их на дискетах. Скорее всего, просмотрев архив и изучив содержание компьютера, она этим и ограничилась. Дискеты почему-то остались вне поля ее зрения.