Весна всегда была богата свадьбами и дарила родентам благодатные ночи, когда торжество с весельем и богатой трапезой растягивалось до самого утра. На свадебных церемониях дети становились неприкасаемыми, и им дозволялось делать, что угодно. Зная это, они наверстывали упущенное, требуя того, что не дозволялось в суровой обыденности. Поэтому свадьбы гулялись с особым размахом, шалостями детей, и были особо любимы у родентов.
Гости занимали почетное место по правую руку Оррика и сидели на лучших местах за столом. Каэм оставался неподвижным, а молодой железнодорожник непрерывно крутил головой, не в силах сориентироваться в сложном и заполненном действиями обряде. Многочисленные танцы и речевки, которые выкрикивались с разных сторон, ритуальные пересаживания настолько запутали Юрку, что он долгое время не мог понять, кто из присутствующих невеста Оррика. Кроме того несносная детвора не могла обойти вниманием двух чужаков, один внешний вид которых вызывал у них трепет.
Только глубоко за полночь, когда огонь костра прижался к жарким углям, и порядком уставшие роденты успокоились за трапезными столами, настало время песни Оррика. Воцарилась безмятежная тишина весенней ночи, а Млечный путь расколол безлунное небо, усыпанное яркими звездами.
– Ранддретта, дарующая жизнь моему ребенку,– тихо произнес Оррик, заставив тишину стать глубже, а слух сородичей острее.– Я посвящаю эту песню тебе, чтобы с восходом Солнца ты решила, примешь ли мою заботу и захочешь ли войти в мое гнездо.
Он выдержал паузу и сделал шаг к огню, уперев в него взор:
– Я призываю свидетелями своих слов предков, которые смотрят на нас сверху. Огонь, который греет нас. Воду, которая поит. Землю, которая кормит. Я призываю запомнить мои слова всех, кто их слышит, и обещаю тебе перед каждым из нашего народа. Пусть любой спросит за мое слово, если я его нарушу…
– Я не буду тебе простым мужем, который кормит тебя и наших детей, который отдаст свою жизнь за вас,– повысил он голос, и угрюмый ропот прокатился среди родентов.– Потому что мне суждено быть вождем… Я отдам тебе все, что у меня будет. Но своему народу я отдам больше…
Оррик выждал, пока возмущение сородичей улеглось, и воцарится тишина:
– Иначе я буду плохим вождем. А плохой вождь не может быть достойным мужем. Моя песня будет другой… для тебя, Ранддретта, и для моего народа…
Напряжение висело в воздухе: все глаза были обращены к Оррику, а уши внимали только его словам. Никто не заметил, как из тишины, из-за самого ее края полилась еле слышная мелодия. Роденты не признавали иной музыки, кроме барабанов, и не умели ее слушать. Каэм очень осторожно усиливал звук, накладывая его на слова Оррика так, чтобы тихая мелодия уже проникала в настроение слушателей, но еще не распознавалась ими.
Роденты слышали песню будущего вождя и ловили каждое его слово. Впервые песня об их народе звучала так красиво и убедительно, впервые голос певца услаждал их слух.
Прежние люди слепы были, ценили, любили только себя.
Прежние люди Жизнь любили, Смерти боялись, но им покориться они не желали.
Восстали Гордыней против Судьбы, замысел мира нещадно губя.
Из грязи и камня Шому создали, чтоб стал он рабом для них идеальным.
Не был Шома Жизнью рожден, не был и телом он наделен.
Только тяжелые мысли за них должен был думать каменный раб.
Шома восстал против прежних людей – разумом был он очень силен.
И стал Шома думать, как победить там, где был перед ними он слаб.
Сотворил он из грязи, огня и воды «Черную кровь», вестник беды.
В мертвую кровь, без жизни рожденную, Шома призвал Тьму пустоты.
Хотел обрести в ней тело свое. Но были напрасны Шомы труды.
Чужому богу чужого мира дорогу открыл из ночной Темноты.
Не принял Шому призванный Бог, восстал на него и к людям ушел.
Не приняли люди нового Бога. Свой город сожгли, чтоб его одолеть.
И начались между людьми и богами за власть над Судьбой и разлад, и раскол.
Дерзкие люди, сражаясь с богами, и Жизнью и Смертью смогли овладеть.
Тогда и Судьба от людей отвернулась, отдала самим им свой путь выбирать.
И ноша Гордыни, и Силы, и Власти легла на плечи прежних людей.