========== I ==========
Вчера Сёма сделал кое-что плохое, и с самого утра его преследовал запах его проступка. Он несколько раз мыл руки с мылом и принюхивался: пальцы источали только аромат мыла. Но спустя некоторое время он снова замечал неприятный кисловатый запах. Ему казалось, что он исходит от рук, ладоней, пальцев, но, возможно, он успел проникнуть глубже, распространиться по всему телу, заползти под рубашку и в брюки, пропитать их насквозь, словно ядовитый пот, от которого остаются желтые круги на рубашке.
Сёма нетерпеливо ёрзал на стуле, улыбаясь всем, кто обращал на него внимание, и ждал, когда закончатся уроки и можно будет вернуться домой. У него совсем не было друзей, но теперь это было даже хорошо: никто не заметит его нервозности, никто не потащит его гулять после школы, никто не будет ни о чем расспрашивать. Впервые в жизни Сёма был этому рад, и глупая растерянная улыбка не сходила с его полных губ. Он знал, что она была всем неприятна. Девчонки не скрывали своего отвращения, встречаясь с ним взглядом, пацаны грубо подшучивали над ним и задирали, иногда отвешивая в шутку пинка, а иногда стягивая с него спортивные штаны прямо перед девчонками и учителем. Натягивая штаны обратно, Сёма продолжал заискивающе улыбаться своим обидчикам. Эта униженная улыбка на некрасивом лице с пустыми водянистыми глазами даже у учителей вызывала непедагогическое желание его ударить, стереть это жалкое и униженное выражение с лица. Качая головами, они громко отчитывали хулиганов, но те только нагло улыбались, угадывая их настоящей отношение к нескладному Сёме.
Но жизнь его не была невыносимой. Сёма был убогим придурком, над которым иногда потешались, но чаще его просто не замечали, поскольку он не был никому интересен настолько, чтобы взяться за него всерьез. Из уроков биологии Сёма знал, что в дикой природе выживают не сильные, а наиболее приспособленные, поэтому терпел и улыбался. И ещё ни разу ему не пришло в голову ударить кого-то в ответ. Стать сильным.
До вчерашнего дня.
Поэтому сегодня Сёма был особенно рассеян. Ему хотелось слиться с зеленой партой, стать настоящим невидимкой, каким он, в общем-то, и был большую часть времени, чтобы подумать, осознать свое новое положение, но как назло, сегодня на него обращали внимание больше обычного. Заметив, что Сёма моет руки с мылом, которое принес с собой из дома, одноклассники, немало развеселившись, после шумного обсуждения в классе решили, что он педик и что они просто обязаны помочь ему найти себе пару. Перед самым уроком, когда уже прозвенел звонок, на Сёму наскочил заводила и весельчак Комов, заставил подставить лицо и нарисовал что-то на его щеке маркером. Весь класс покатывался со смеху, когда Сёма глупо улыбаясь спрашивал: «Что? Что там?»
— Да ты художник! — всегда надменная отличница с первой парты усмехнулась. — И идиот. Это несмешно. В чем прикол издеваться над убогими?
— Да ну? — оскалился белыми ровными зубами Комов. — Всем смешно, а тебе несмешно. Может, это у тебя с чувством юмора проблемы? К тому же никто над ним и не издевается, да, Сёмушка? — так Сёму назвали с тех пор, как мама, забирая его во втором классе из школы, громко позвала его из коридора. С тех пор прошло уже десять лет. — Ведь так? Чего молчишь? — он больно пихнул Сёму в бок, и тот согласно закивал. — Вооот. Мы даже, наоборот, пытаемся сделать из него человека. Ну… человечка. Мы же не какие-нибудь гомофобы, да?
Снова открутив колпачок от маркера, он с наигранным отвращением отодвинул длинную засаленную челку со лба Сёмы и придавил его же рукой.
— Придержи. Пе-е-е-дик, — продекламировал он, выводя на лбу Сёмы печатные буквы. — И заметьте, всё в рамках цензуры! Счастлива, Попова? — он бросил взгляд на первую парту, но девушка на него не смотрела. — Всё, Сёмушка, свободен. Теперь тебе не избежать большой и пылкой первой любви.
Комов заржал на весь класс и, наконец, отпустил жалко улыбающегося Сёму.
— И не смей смывать. А то что ж, я зря старался?
— Комов! Иди на место. Что там за цирк опять? — математичка уже несколько секунд наблюдала за происходящим. Задержав взгляд на Сёме, который всё ещё придерживал свою чёлку, словно затем, чтобы все могли прочесть глупую надпись на его лбу, она тяжело вздохнула. Будто мало было непристойной картинки на его щеке. — А ты иди с глаз долой… умываться.
— Ну, Оксана Михайловна… я так старался, — паясничал Комов, бросая угрожающие взгляды на Сёму, который, взяв портфель, понуро пошел вон из класса.
— А сумку зачем? Ты не собираешься возвращаться? — спросила математичка, заметив портфель.
— Там у меня мыло.
— Предусмотрительно, — заметила учительница, усаживаясь за свой стол, и стены класса сотряслись от дружного хохота. Ничто не доставляет такого удовольствия ученикам, как цинизм учителя. — Ладно, прекращайте. Кто отсутствует?
В туалете Сёма первым делом снова тщательно вымыл руки. Затем долго тёр лицо, лоб, вымыл шею, и, секунду подумав, засунул под струю воды голову целиком. Холодная вода стекала по волосам и приятно холодила кожу. Сёма подумал, что теперь можно не возвращаться в класс, а пойти сразу домой. Он не боялся новых шуток по поводу неоттиравшегося рисунка на лице — сегодня он был отстранен от всего происходящего — ему просто нужно было снять с себя всю одежду, залезть в душ и отмыться от преследующего его запаха.
Этот запах был неприятен, но в некотором смысле он был знаком того, что росло у него в груди. Знаком большой и пылкой любви, о которой шутил Комов, не имевший ни малейшего понятия о том, что угадал Сёмину сокровенную тайну. На секунду Сёма задержался у зеркала и, не обращая внимания на въевшиеся в кожу следы маркера, отметил, что по крайней мере у него нет прыщей. Он был сутул, волосы свисали на лицо сосульками, широкие плечи терялись в большом растянутом свитере, но это было ничего. Мама всегда говорила, что важно, чем он является внутри, и по-настоящему хорошие люди, с которыми только и стоит иметь дело, всегда сумеют разглядеть за невзрачной оболочкой алмаз. Сёма в это не верил, но, как ни странно, это оказалось правдой, ведь она, девочка, переехавшая в первый подъезд около года назад, сумела это в нем разглядеть. Она разговаривала с ним как с равным, не подшучивала и не кривила презрительно губы. И ведь она первая обратилась к нему тогда, в первый раз, и с тех пор иногда с ним разговаривала. Даже вчера, когда Сёма осмелился зайти за ней, чтобы поболтать в подъезде, она смутилась, но вышла. Совсем ненадолго, потому что у неё были ещё какие-то дела. Потом Сёма весь вечер просидел на скамейке под её окнами, потому что она сказала, что, возможно, выйдет вечером гулять с собакой. Она так и не вышла, с собакой гуляла её сестра, но он всё равно был ей благодарен за вчерашний вечер. Ведь в том, что произошло, была и её заслуга.
При воспоминании о Марине, так её звали, и о том, что произошло позже, в Сёме снова стало расти то стыдное и сладкое чувство, которое уже не раз за сегодня заставляло его скрываться в кабинке туалета, чтобы снять напряжение. «Хорошо, ещё разок и домой», — разрешил он себе, опускаясь на унитаз и приспуская брюки.
Спустя несколько минут Сёма вышел из кабинки и снова тщательно вымыл руки. Отражение в зеркале удовлетворенно улыбалось.
========== II ==========
Ради неё он захотел стать сильным. Ради неё он решил измениться. Каждый раз при встрече Сёма спрашивал Марину, что ей в нем не нравится, и старался это в себе изменить. Это оказалось не так-то просто. Он легко отказался от игр с младшеклассниками и стал всюду таскаться за сверстниками, которые сначала его гнали, а потом, как и одноклассники, привыкли и шпыняли уже скорее по привычке, чем из злобы и раздражительности. Сёме они не нравились, но ради Марины он готов был терпеть. Он стал чаще мыть волосы и надевал теперь только самую чистую одежду. Старался меньше сутулиться и улыбаться «не так глупо». Она хвалила его, но чем больше он старался, тем больше отдалялась от него. Хуже всего было то, что Марина его стыдилась. Сёма замечал это по её бегающему взгляду, по тому, как она вздрагивала и отодвигалась, стоило кому-то хлопнуть дверью подъезда. Так и вчера, услышав знакомые голоса наверху, она, словно встревоженный выстрелом олень, быстро оглянулась на лестницу, на мгновение её лицо приняло насмешливое выражение, будто пробуя маску на случай, если её застанут с недоумком, но сразу же раскаялась и уже с сожалением посмотрела на Сёму.