Подумав, Марина кивнула и взяла полотенце. Оно было уже чуть-чуть заледеневшим, и руки зябли. Вылив на него воды, она принялась тереть стену, стараясь не дышать и не видеть то, что трёт. Сёма тащил труп в подвал. С тем же мягким шлепком, который, наверное, запомнится ей теперь на всю её жизнь, голова трупа опускалась на каждую новую ступеньку.
— След останется, — проговорила она хрипло, — от головы.
— Да, ты права.
Остановившись, Сёма снял с трупа куртку и замотал вокруг его головы.
— А если дверь в подвал закрыта?
— Блин.
Сёма спустился дальше по ступеням и подергал дверь.
— Закрыта.
Марину снова начала бить дрожь. Беспечность Сёмы её раздражала. Это ведь он убил этого насильника, он размазал его мозги по этой стене, она ни в чем не виновата, почему она должна ему помогать? Марине захотелось всё бросить, наплевать на всё и убежать в лес, или лучше вернуться домой, разреветься, выставить себя жертвой и рассказать обо всём. Разве не он первый предал её, изнасиловав и убив ту неизвестную девчонку, хотя она просила этого не делать?
Сёма поднялся к ней и встал рядом, прислонившись к стене там, где Марина её только что с остервенением терла.
— И что будем делать?
— Мы? Мы будем делать? Делай что хочешь, — она бросила полотенце на землю, но на крик больше не срывалась. Кажется, она забыла, как кричать. — Это ты его убил. Ты. Я просто расскажу, как всё было, вот и всё.
Сёма схватил её за руку.
— Не трогай меня. Не смей!
— Успокойся.
— Нет! Это ты! Ты во всём виноват!
— Эй, ребятки? — из-за угла дома появился человек, судя по походке и голосу — пьяный, и Марина осеклась, — вы там чего? Ссоритесь?
Марина застыла и медленно повернулась к незнакомцу, не зная куда бежать и что делать.
— Я это… огоньку не найдётся?
— Нет, — громко сказал Сёма, — мы не курим.
— А-а-а, — человек покачнулся, но не уходил. — Спортсмены что ли?
— Ну? — шепнул Сёма, отпуская Маринину руку. — Ты можешь закричать и позвать на помощь. Беги, если хочешь.
— Ты и его убьёшь? — тоже шепотом спросила Марина.
— Не знаю. Вряд ли получится, хоть он и пьяный. Может быть, он не один.
Марина не ответила. Опустив голову, она смотрела на свои замёршие ноги в чудом уцелевших после всего колготках и молчала. Снег уже покрывал ровным слоем землю, скрывая подмёрзшую кровь.
— Вы бы это… шли домой, — снова подал голос пьяный, видимо, вспомнив, что хотел сказать, — поздно уже.
Марина нервно хмыкнула и исподлобья глянула на Сёму. Он смотрел на неё спокойно, будто знал наперёд, что она выберет.
— Конечно, — сказал он громко, обращаясь к пьянице, — мы сейчас пойдём уже. Мы тут недалеко живём, не беспокойтесь.
— Ну, давайте-давайте…
Помахав неопределенно рукой, незнакомец побрёл обратно.
— Ну, так чего ты? — ласково спросил Сёма.
— Ничего, — Марина посмотрела на стену, на ней ещё оставались черные разводы, но в темноте было невозможно понять, что это, кровь или просто грязь. — Вытаскивай его оттуда. Надо ступеньки отмыть, пока окончательно не замерзло, — она наклонилась и подняла брошенное полотенце. — Теперь его точно нельзя здесь оставлять.
На лице Сёмы расцвела счастливая улыбка.
Отмыв всё, что можно было отмыть, они присели на корточки рядом с трупом.
— К гаражам?
Марина покачала головой.
— Там его быстро найдут. Может, в какой-нибудь другой подвал?
— Они тоже закрыты, скорее всего.
— А если в ту дыру, откуда кошки лазят? В тридцать третьем доме, знаешь? У меня сестра там рядом живет, у неё и останусь. Позвонить бы только ей. Сколько сейчас времени вообще?
— Около часа. Можно попробовать. Только тащить далеко придётся. По улице.
— Пойдем через гаражи, я там всегда хожу напрямик.
— Но там точно есть эта дыра?
— Да, я точно помню. Там жильцы жаловались, что воняет и требовали заделать, но так ничего и не сделали. Мне Алина говорила.
— Ну пойдем.
Волоком тащить труп было нельзя, потому что на снегу оставался след, поэтому Марине пришлось нести его за ноги. Он был куда тяжелее, чем она думала. Среди гаражей им никто не встретился. Как она и предполагала, мало кто решался ходить посреди ночи этой дорогой. Но когда они вышли к тридцать третьему дому, предстояло пройти мимо освещённой детской площадки, на которой шумели какие-то люди.
— Не бойся, пойдем. Они нас не заметят.
— Не заметят? Ты что дурак?
— Мы же невидимки, ничто, забыла?
— Но…
— Пойдем.
Сёма снова поднял труп за плечи, а Марина взяла его ноги. И они снова пошли, сторонясь фонарей, мимо шумной компании в белом облаке кружащегося снега. Сердце Марины гулко стучало, заглушая крики компании, и ей казалось, что его слышно на несколько километров вокруг. Они прошли уже половину пути, когда Марина вдруг поняла, о чем говорил Сёма, и успокоилась. Никому не было до них дела. Она вспомнила, как однажды девчонки из соседнего дома пришли её проучить за то, что она как-то не так на них посмотрела. Они окружили её толпой, заставляли просить прощения, одна ударила её в живот, а проходящие мимо взрослые смотрели, качали головами, что-то нравоучительно говорили и шли дальше. Они всё видели, но не желали ей помочь, так же, как видела она, как унижают Сёму во дворе, как издеваются над новенькой в классе, но ничего не делала. Она даже успокаивала себя тем, что они заслужили это своим поведением, своей беззащитностью и слабостью. Теперь Марина понимала, что даже заори она тогда, когда этот подонок пытался её изнасиловать, никто бы не пришел на помощь. Они бы только сделали звук телевизора погромче. Знакомое отвращение к себе и миру поднималось в Марине, и она больше не чувствовала страха. Все, все — ничтожества, никому нет ни до кого дела, а значит, можно делать всё, что угодно. Если ты сильнее, то другой только отведет взгляд, если ты никто, то никто тебя даже не заметит.
— Туда, — Марина кивнула на узкий квадратный проём в стене. Запихнув туда окоченевший труп, Марина толкнула Сёму в плечо. — Залезь туда и оттащи подальше, чтобы не видно было. Только осторожнее. Я пойду пока позвоню. Есть жетончик?
Сёма порылся в карманах и протянул один.
— Ты же вернёшься?
— Да.
Найдя таксофон, Марина опустила дрожащими пальцами жетон и сняв трубку, набрала номер. Пальцы были какими-то омертвелыми и с трудом попадали в нужные цифры на наборном диске.
— Алина?
— Ты где шляешься, подруга? Мать телефон мне оборвала, — без предисловий начала сестра.
— Прости, но можно я к тебе приду? Я дома всё объясню, хорошо?
Видимо, её жалкий голос встревожил Алину, и она ответила уже спокойнее:
— Конечно. У тебя и выбора другого нет. Я сказала маме, что ты у меня и давно спишь. Если ты заявишься сейчас домой, перепадёт ещё и мне, — она помолчала и добавила: — с тобой всё в порядке?
— Да, всё хорошо.
— Тогда давай дуй ко мне. Надеру тебе уши. Блин, новостей что ли не смотришь? Сама после маминого звонка на коньяке сижу.
— Да, хорошо. Я уже иду, не волнуйся.
— Давай. Жду тебя.
— Пока, — Марина опустила трубку на рычаг и пошла обратно к Сёме. У неё было искушение пойти сразу к сестре, тем более что таксофон висел прямо у её подъезда, но ей отчего-то не хотелось теперь вот так его бросать.
— Ты пришла, — улыбаясь, сказал Сёма.
— Я же сказала, что вернусь.
Они сели на скамейку на детской площадке, что пугала её всего несколько минут назад. Шумная компания ушла и теперь было очень тихо. Было слышно даже, как снег ложится на землю.
— Неужели всё? — прошептала Марина, откидываясь на спинку скамейки и закрывая глаза, — поверить не могу, что это могло всё случиться.