— Мерзость какая, — Сёма брезгливо поморщился, но продолжил намазывать хлеб маслом.
— Так вот, это похоже на то, как я сейчас себя чувствую. Я отрезаю от себя по кусочку, вместо того чтобы покончить со всем разом.
Сёма поднял глаза на Марину. Она сидела на табурете напротив в одних трусах и носках, обнимая одну ногу и болтая другой.
— Так почему бы тебе не прекратить?
Марина вытянула левую руку и посмотрела на неё, будто впервые увидев.
— Это? Не знаю. Иногда я думаю, что не стóит больше этого делать, но потом что-то накатывает, и все эти стóит-не стóит становятся неважными. Кажется, что полосну по руке — и проснусь от этого кошмара.
Сёма обеспокоенно заерзал на стуле. На мгновение он снова стал прежним нерешительным, безобидным Сёмой, но всего лишь на мгновение. Марина знала, что он не безобиден, что он — чудовище. Эта его нерешительность означала только одно — Сёмушка очень скоро решит её компенсировать чужой болью и страхом.
— Я тебе говорил, не нужно терпеть, — сердито проговорил он.
— То есть ты предлагаешь начать калечить других?
Сёма кивнул, и Марина поднесла два пальца, сложенных пистолетом, к виску и «выстрелила».
— Не смешно. Он убьет тебя.
— Кто? Бобби-лесной дух? Я не боюсь его.
Сёма нахмурился, но ничего не ответил.
— Мне, может, того и надо. У самой духу не хватает, — Марина взяла намазанный для неё бутерброд и откусила кусок.
— Не говори так.
— А почему бы тебе не убить меня?
— Прекрати, — голос Сёмы прозвучал сипло и зло, и Марина поняла, что он начинает беситься, и, как всегда в таких случаях, ощутила прилив страха и возбуждения. — Я придумаю, как тебя спасти.
— Спасти? От Боба? Смеёшься? Он уже давно тут, — она постучала себя согнутым пальцем по лбу, потом поднесла палец к губам и слизнула с него масло. — Дальше только пропасть.
— Нет, — Сёма покачал головой, не глядя на Марину и о чём-то размышляя, — есть другой выход.
— Даже знать не хочу.
Повернувшись на табуретке, Марина провела пальцами ноги по штанам Сёмы от лодыжки к колену и по внутренней стороне бедра к паху.
— Что ты делаешь? — спросил Сёма, отвлекаясь от своих мыслей.
— А что? Тебе не нравится?
Он усмехнулся и поймал её ступню.
— Нравится. Когда вернутся твои родители?
— Какая разница? Мы же невидимки, да? Они нас не увидят.
— Точно, — Сёма засмеялся. — Мы невидимки.
========== Х ==========
Сёма сидел на скамейке перед окнами Марины и думал. Его руки озябли, поэтому он зажал их между коленей и наклонился вперед, втянув голову в плечи, как черепаха. В рюкзаке за его спиной было всё необходимое, но его все равно мучали сомнения, потому что на этот раз всё должно было пройти идеально. Ведь он это делает не для себя, а для Марины. В качестве подарка на её день рождения. Но в предстоящем деле была одна загвоздка. Сёма хотел бы сделать Марине сюрприз, но знал, что без её помощи не обойтись. Алёна вряд ли согласится, если её позовет он, а Марина может заартачиться и не захотеть «мириться» с предавшей её подружкой. Но идея «помирить» их Сёме так нравилась, что он хотел воплотить её в жизнь во что бы то ни стало. Маринино упадочное настроение, которое с каждым днем становилось всё хуже, было единственным тёмным пятном на светлом полотне его жизни, и это следовало исправить. Сёма был уверен, что Алёна — лучшее решение из всех возможных, и теперь поджидал, когда она вернется из школы.
Он увидел её ещё издали. Алёна была не такой красивой, как Марина. Курносая, с веснушками и с щелью между передними зубами, но по-детски симпатичная. У неё не было таких красивых женственных форм, как у Марины, она была худой и плоской как доска, и, в общем-то, совсем не нравилась Сёме, но в данном случае это не имело значения. Когда она поравнялась со скамейкой, он встал и, кивнув ей, склонил голову к плечу.
— Привет, Алёна. Надо поговорить.
— Привет, — она нерешительно потопталась на месте. — О чём?
— О Марине.
Алёна усмехнулась, и всё её детское очарование исчезло.
— Ну да. Ты ж её верный пёс и оруженосец. Если не больше, — на её лице отразились злость и брезгливость, — я и забыла. Я не хочу ни о чём с тобой говорить. Тем более о ней. Мы больше не подруги.
— Из-за тебя, — Сёма перегородил ей дорогу, — и я хочу дать тебе шанс это исправить.
— А с чего ты взял, что я хочу что-то исправлять? Дай пройти.
Алёна попыталась обойти Сёму, но он снова встал на её пути. Её ответы его раздражали, всё шло не так гладко, как ему хотелось, поэтому он шагнул к ней, почти что нависая над ней и дыша ей прямо в лицо.
— Мне плевать, чего ты хочешь. Главное, чего хочу я. Ты поняла? И я хочу, чтобы ты пошла со мной.
— Придурок, — Алёна оттолкнула его и быстро пошла к подъезду.
Едва не срываясь на бег, она взбежала по ступенькам, но сзади снова хлопнула подъездная дверь. Сёма схватил её за руку, разворачивая к себе.
— Отпусти! Ты! Псих! Я закричу!
— Не закричишь, — уверенно сказал Сёма, и, прежде чем она снова открыла рот, ударил её кулаком в лицо. Отлетев к стене и ударившись об неё головой, Алёна сползла на пол. Она успела сдавленно вскрикнуть, но Сёма уже навис над ней, закрывая её рот ладонью и прижимая её голову к ступеням. Всё лицо Алёны горело, а нос будто вывернули наизнанку. На её глазах, смотрящих жалобно и непонимающе, выступили слёзы.
— Бля, ну какого хуя ты не сделала так, как я тебе велел? — прошептал Сёма, наклоняясь над Алёной. — Сука. Будешь ещё орать?
Алёна скуксила лицо, выдувая разбитым носом кровавые пузыри. Она лежала на ступеньках почти перед самой дверью Марины, а чуть дальше всего лишь через пролет была её собственная квартира. Поймав её взгляд, Сёма разозлился.
— Домой захотела? — он намотал волосы Алёны на кулак, второй рукой зажимая её рот.
В таком положении он не мог даже дотянуться до рюкзака, уж не говоря о том, чтобы что-то достать из него. Воровато оглянувшись на подъездную дверь, потом на молчаливые двери квартир, он понял, что дело плохо. Его не скрывала ночь, как раньше, в подъезд в любой момент мог кто-нибудь войти, или наоборот, кто-то мог выйти из любой из квартир. Здесь он был как на ладони, и это чувство всеобщего обозрения, которое он уже успел позабыть, бросив школу, снова вернулось. Сёме стало неуютно. Страшно. Как и раньше, ему захотелось стать невидимкой, маленькой точкой, абсолютным нулём. По телу разливалось неприятное онемение, словно ноги и руки собирались ему отказать, предать его. Сёма сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на жертве, вызвать в себе злость и заглушить это трусливое чувство. Эта плоскогрудая сука дрожала от ужаса, но всё равно побеждала его в этой схватке. Весь мир был на её стороне. Это было нечестно, несправедливо по отношению к нему.
Если он её отпустит, она его уничтожит, если нет, то есть небольшой шанс спастись. Но не это было сейчас главным. Сёма ощущал себя слабым и бессильным перед сложившимися обстоятельствами, и не мог этого допустить. Чем ничтожнее он себе казался, тем сильнее он хотел убить Алёну. Он уже забыл о том, что хотел сделать Марине сюрприз, он вообще забыл о Марине, теперь существовала только Алена и множество дверей, которые представлялись ему любопытными глазами, и у каждой из них он был на крючке. Сёма ненавидел Алёну за то, что она заставила его ощутить это снова — свою ничтожность. Он сел на неё сверху и, отпустив её волосы, прижал левую ладонь к её разбитому носу.
Разбить её голову о ступени было бы быстрее, но тогда будет слишком много крови, а убирать за собой нет времени. Что делать с трупом — Сёма не думал, не хотел думать, пока можно было об этом не думать. Труп представлялся ему вещью, а вещь пугала его гораздо меньше живого человека, который мог кричать и указывать на него пальцем. Сёма с удовлетворением заметил, что глаза Алёны уже больше не смотрят на него. Они бессмысленно вращались, вылезая из орбит, словно он выдавливал их вместе с воздухом своими пальцами. Алёна дергалась, цеплялась и царапала его руки и лицо, но тем сильнее Сёма прижимал ладони к её рту и сломанному кровоточащему носу. Он вдавливал пальцы в её щеки, так что вокруг них образовывались в белые округлые ямки, собирающие кровь, что вытекла из её носа. Что-то щелкнуло под его ладонью, и Сёма подумал, что, должно быть, он свернул ей челюсть. Непонятно как — может быть через пальцы, прижатые к лицу Алёны — он слышал хрипящие и булькающие звуки её горла. Её глаза уже почти закатились, но всё еще была жива. Еще никто на его памяти не умирал так долго. Сёма злился, ему хотелось рычать и бить её головой о ступени, но всё, что он сейчас мог — это сжимать обеими руками лицо этой суки, которая вздумала с ним шутить.