Его губы снова на ее шее, и Венди рвано и тяжело дышит. Накопившаяся эмоциональная энергия быстро находит выход в страсти. Былые гнев, страх и паника перестраиваются в жгучее желание. Ласки Пэна грубые, несдержанные, настойчивые. Он зажимает затвердевший сосок между пальцев, и Венди хнычет, выгибаясь. Ее тело требует еще. Еще теснее. Хочется чувствовать Пэна кожа к коже. И Венди готова убить себя за это фатальное желание. Она ведь даже не уверена, что любит Пэна. Просто загорается, как спичка, от одного его взгляда. Просто сходит с ума от его запаха и самоуверенной ауры. Просто хочет его так близко, как нельзя. Страсть и любовь — не одно и то же.
Пэн же с ней просто играет. Удовлетворяет свои нездоровые наклонности.
Его зубы смыкаются на ее челюсти, легко покусывая.
— Сейчас я отпущу тебя, — голос хриплый и тяжелый, — и ты будешь вести себя хорошо, — аксиома.
Давление на запястьях исчезает, и Пэн одним рывком стаскивает с Венди толстовку вместе с бюстгальтером. Второй поддается с трудом, тормоша спутавшиеся длинные волосы еще больше. Венди фыркает от попавших в рот прядей. Мог бы быть и поаккуратнее!
— Я ненавижу тебя! — сбивчиво произносит она, притягивая его за каштановые пряди для глубокого поцелуя.
Пэн улыбается и, отстранившись, оттягивает зубами ее нижнюю губу, на ходу выдергивая пуговицу джинс из петли. Он с предвкушением рычит:
— Приму это как «Трахни меня пожестче».
Феликс возвращается в смотровую, спеша сообщить Пэну, что с выродком Дэвином уже покончено. Пацан получил свое, и копы его не найдут. Если им, конечно, не приспичит собрать «мозаику». Феликс холодно ухмыляется и уже почти дергает ручку двери, как его привлекают… Нет, эти двое, что, издеваются?!
Феликс медленно закатывает глаза до боли в глазницах. Ладно. К черту. Просто отправит Пэну СМС.
Ф: Предатель мертв. Парни обо всем позаботились. Я проверил: осечек не будет.
Ф: Ты трахал Дарлинг или пытался убить ее?
Ф: На следующей базе поставлю тебе звукоизоляцию в комнату. И замок на дверь.
Пэн не сдерживает хохот, печатая в ответ: «ОK», — и стряхивает истлевший фильтр в пепельницу. Искоса ловит подозрительный взгляд закутавшейся в кокон из пледа Венди. Ее суженные глаза с опаской спрашивают: «Что смешного? Что могло тебя рассмешить?» Пэн только плотоядно усмехается, одной улыбкой давая понять, что она, вероятно, думает в правильном направлении.
Ничего хорошего.
Венди передергивает, почти выворачивая наизнанку. Она похоже только что переспала с убийцей (в очередной раз) или, по крайней мере, с тем, кто косвенно причастен к убийству. Хочется то ли побиться головой об стену, то ли разреветься. А лучше — все сразу. За такой косяк стоит выдать премию. Венди-идиотка-года-Дарлинг, гордись собой!
— Ты можешь прекратить? — морщится она, пытаясь выплеснуть легкое раздражение, едва ли затмевающее экстаз после оргазма.
— Что? — непонимающе вскидывает брови Пэн, оборачиваясь к ней вполоборота.
— Курить…
Венди шумно выдыхает и прикрывает глаза. В маленьком помещении воздух быстро наполняется едким дымом, отравляя легкие. Пэн сидит на расстоянии вытянутой руки у ее подогнутых под себя ног, и все это душит. Буквально. Дым — своими стойкими парами. Пэн — своим присутствием.
— Вместо того чтобы брюзжать — попробуй, — хмыкает он.
Пэн делает затяжку и, вынув сигарету изо рта, подносит прямо к отшатнувшемуся лицу.
— Спасибо, но «нет», — четко проговаривает Венди. Волосы пропитались никотином — уже от этого ее тошнит. — Серьезно, нет, Питер.
Пэн фыркает, как мальчишка, у которого не получилось взять на слабо, и, выдохнув дым в сторону, вновь затягивается. Он отталкивается от дивана, медленно подбираясь к «окну»: нужно проверить, как дела у подданных Неверлэнда. К утру здесь не должно остаться ни единого напоминания об их присутствии.
«Может, спалить все это к чертовой матери?..»
По-правде говоря, Пэн будет скучать по этому месту. Оно на время стало для него настоящим домом. Тут было… уютно. А под боком всегда была Птичка, с которой можно было скрасить пару лишних минут. Или часов. Ему всегда было интересно играть с ней. Они полные противоположности. Он — темный, она — светлая. Но, несмотря на это, в ней есть зияющие черные пятна. Хотя он замечает это не сразу.
Птичка привлекает его, столкнувшись в толпе на вечеринке. И все бы ничего, но она с извиняющейся улыбкой всучивает ему в руку желейный шот. Открытый, но не начатый. Она делает это абсолютно бездумно, даже не взглянув на лицо. И это верх наглости! Никто и никогда еще не смел так вести себя с главой Потерянных, Питером Пэном!
Он наблюдает за ней в течение получаса под аккомпанемент не непрекращающихся насмешек Феликса. Тому посчастливилось запечатлеть перекосившееся лицо друга, тупо уставившегося на зеленое желе так, будто ему в руку вложили гранату. Птичка веселится, танцует, пьет, ее глаза сверкают, на губах алеет улыбка. Пэн решает, что она просто очередная наглая блядь тусовщица.
Когда они впервые заговаривают, он меняет свое мнение (на немного). Когда она оказывается кузиной Бэйлфаера, Пэн едва не смеется в голос. Это… неожиданно. Это пахнет заведомо длинной и интересной авантюрой. Он знает Венди Дарлинг. Она самая «правильная» и заурядная старшеклассница на его памяти. Она сестра Дарлингов-полицейских, с которыми ему неоднократно приходилось иметь дела. Она родственница пусть и бывшего, но Потерянного. Она тусуется на запретной для посещения территории заброшенного Завода в ночь Хэллоуина вместо того, чтобы сладко спать в своей теплой постельке. Такой диссонанс «Венди Дарлинг» и «Птички» не укладывается в голове. Наверное, именно поэтому Пэн тогда отпускает ее.
Хочется все узнать самому.
Птичка на воле, вне разрисованных граффити стен, оказывается пугливой. Бэйлфаер наверняка рассказал ей парочку красочных историй. Мелкий гаденыш. Слился, как только почуял, что Потерянные занимаются чем-то незаконным. Сын мэра — от него нельзя было так просто избавиться, пришлось отпустить, удостоверившись, что тот не заберет с собой улик и не будет открывать рот.
Чем больше Пэн узнает Птичку — не скучную Венди Дарлинг, боже, нет, — тем больше она вызывает в нем интерес. У нее невинная улыбка с дерзостью дикарки в уголках губ. Так хорошо скрытой, что распознать смог лишь король дикарей. Птичку тянет к его темной сущности, как мотылька на свет. Пэну не требуется много времени, чтобы понять, в чем дело: она скрытая адреналиновая наркоманка. Глубоко внутри милой головки, обросшей стереотипами и правилами, привитыми взрослыми, горит крохотный огонек плохой девочки, до смерти жаждущей выползти из блеклой однотипной жизни. Жающей быть живой. Пэн внушает Птичке, что для нее быть живой — значит нарушать правила.
И она нарушает.
С ним.
Она кусается и царапается, как чокнутая, пытаясь заглушить стоны, когда он доводит ее одними пальцами, берет у стены или сзади, стирая кожу на коленях и ладонях о ступеньки лестницы. У Феликса много вопросов (будем честны: этот мудак просто стебется) по поводу вечно израненных рук и шеи друга. (Плечи Феликс просто не видит. И хорошо: у Пэна даже остаются шрамы от ногтей этой маленькой сучки.) Так что приходится все выкладывать. ОКей, Пэн делает это с превеликим удовольствием на самом деле и совершенно без зазрения совести. Феликс умеет держать язык за зубами, когда знает, что того требует ситуация. И он держит.