— Я могу Вам помочь, мисс? — к ней подошла миловидная девушка.
— Да… Я ищу книгу для себя, — робко ответила Грейнджер. — Простите за такой вопрос, но эта лавка не совсем похожа на обычный книжный магазин. Тут как-то слишком по-домашнему, что ли…
— Литература — это самый приятный…
— … способ игнорировать жизнь, — внезапно закончила реплику Гермиона. — Откуда Вы…
— Так говорит хозяин лавки, — улыбаясь ответила девушка. — Он считает, что человек должен найти в книгах своё убежище.Меня зовут Аманда, а Вы — Гермиона Грейнджер?
— Да, — совсем тихо ответила она.
— Тогда я знаю, что Вам нужно, — радушно заявила Аманда и бросилась к крайнему маленькому стеллажу. — Одну минуту.
— Что Вы говорите… — пробормотала Гермиона и последовала за девушкой.
Аманда протянула ей небольшой свёрток с красивым белым бантом. Грейнджер неуверенно приняла упакованную книгу и с непониманием посмотрела на девушку:
— Сколько я Вам должна?
— Это Ваш Рождественский подарок, мисс Грейнджер! Читая, Вы проживаете несколько жизней, но не забудьте прожить свою. С Рождеством, мисс Грейнджер!
Пока глаза Гермионы вновь заблестели от слёз, Аманда быстро упорхнула, оставив её одну. Грейнджер приземлилась на край дивана и дрожащими руками принялась разворачивать упаковочную бумагу. И как только её взору открылась обложка книги, она громко расплакалась.
Старенькая книга британской писательницы Шарлотты Бронте, которую Гермиона когда-то зачитала до дыр. Именно эту книгу она таскала за собой на все уроки, читая заученные строки под партой, и перечитывала даже после выпуска из Хогвартса. Из книги торчало несколько закладок, сделанных из засушенных цветов лаванды.
Гермиона открыла книгу на том месте, где была первая закладка и в глаза сразу же бросился выделенный текст.
Прав был Соломон, сказав: «Угощение из зелени, но при любви, лучше, нежели откормленный бык, но при нем ненависть».
— Угощение из зелени… — прошептала девушка, вытирая слёзы.
Помимо выделенных строк, в глаза бросались и старые потёртые надписи, сделанные аккуратным мелким почерком.
«Салазар! Грейнджер, это самая отвратительная книга!»
«Ты сначала прочти её до конца, Малфой!»
«Мы будем общаться вот так? Записками между строк твоей идиотской магловской книги?»
«Я не буду с тобой разговаривать, пока ты не прочтёшь её.»
Кажется, что она просто забыла как дышать. Гермиона водила пальцами, по строчкам, которые сама когда-то старательно выводила, чтобы чернила не попали на напечатанный текст. Она уже не видела толпы волшебников, что топтались в нескольких шагах от неё, и не слышала всего этого шума. Все её мысли отправились в далёкое прошлое.
Гермиона выдохнула и перевернула страницы, открывая разворот на второй закладке из лаванды.
И безумна та женщина, которая позволяет тайной любви разгореться в своем сердце, ибо эта любовь, неразделенная и безвестная, должна сжечь душу, вскормившую ее; а если бы даже любовь была обнаружена и разделена, она, подобно блуждающему огоньку, заведет тебя в глубокую трясину, откуда нет выхода.
«И вот о чём мне это должно сказать?»
«Неужели тебя это не трогает? Неужели ничего не ёкнуло?»
«Нет.»
«Ты не умеешь лгать даже на бумаге.»
«Я не умею лгать тебе, Грейнджер.»
В её сердце начинали прорастать живые цветы этой самой лаванды в этот момент. Она позабыла о том, что её где-то в кондитерской ждёт Джинни, позабыла о том, что больше не следит за своими слезами, которые бесконтрольно стекали по щекам. Гермиона потянулась к следующей закладке.
Смотреть на него доставляло мне глубокую радость — волнующую и вместе с тем — мучительную, драгоценную, как золото без примеси, но таящую в себе острую боль. Удовольствие, подобное тому, какое должен испытывать погибающий от жажды человек, который знает, что колодец, к которому он подполз, отравлен, но все же пьет божественную влагу жадными глотками.
«А вот это мне нравится.»
«Неужели?»
«Мне доставляет радость смотреть на тебя, Грейнджер.»
— Мне тоже доставляло радость смотреть на тебя, Драко, — прошептала Гермиона. — И, как оказалось, это действительно подобно колодцу с отравленной водой.
Предпоследняя — четвёртая закладка, и очередные выделенные строки, которые больно отозвались внутри.
Я любила его очень сильно — сильнее, чем могла высказать, сильнее, чем вообще можно выразить словами.
«Я действительно тебе солгал. Это красиво.»
«Любовь — это всегда красиво, Малфой.»
«Я люблю тебя очень сильно — сильнее, чем могу высказать, сильнее, чем вообще можно выразить словами, Гермиона.»
И снова она не ответила ему. Его слова остались без ответа на этой страничке. Гермиона прикусила губу, прекрасно зная, какими будут выделенные строки на странице с последней закладкой.
— Спокойной ночи, моя… — он смолк, прикусил губу и торопливо вышел.
«Это прекрасная книга, моя… Очень жаль, что я так и не успел тебе этого сказать…»
Она громко захлопнула книгу и расплакалась. Гермиона даже не сомневалась в том, что он выбрал эти строки. Драко так часто её называл «моя». И он начал желать ей так спокойной ночи задолго до того, как она вручила ему эту книгу.
У них было всё, а он просто уехал, забрав книгу с собой.
У них было всё, а она просто позволила ему уехать, отдав ему свою книгу.
Хотя нет. Всё было совсем не просто.
— Добрый день, моя… — послышался бархатистый голос.
Гермиона повернула голову и посмотрела заплаканными глазами на Малфоя, который стоял в шаге от неё и тепло улыбался.
— Драко! — она вскочила со своего места, бросаясь на шею парню. — Ты вернулся! Ты жив! Ты…
— Я же обещал тебе, что вернусь, — он крепко прижал её к себе, вдыхая аромат кудрявых волос. — С Рождеством, моя Гермиона!
— Как же я соскучилась по тебе, — сквозь слёзы лепетала девушка. — Я так сильно соскучилась…
— Я знаю, — прошептал Малфой. — Я знаю, моя милая. Прости, что заставил ждать тебя.
— Я ждала тебя каждое Рождество…
— Теперь я всегда буду рядом с тобой, — он замкнул объятия и посмотрел в её глаза. — Я покоряюсь тебе…
— И ты владеешь мной, — продолжила Гермиона.
— Это твоя «Джейн Эйр», — Драко протянул ей книгу. — И это наша история.
Их любовь — это новый жанр литературы. О таком прежде не писали, но это очень красиво. Гермиона знала, что рассказы о любви могут быть грустными, печальными, счастливыми — любыми, но они всегда красивые.
Как первый снег, как цветущая лаванда, как тёплое ванильное печенье, как волшебное Рождество.