Просмотрев почту и определив план действий на завтрашний день, Боксон направил «шевроле-корвет» на бульвар Сен-Мишель. Там, недалеко от Люксембурского дворца и рядом с театром «Одеон», держал свою студию друг детства — художник Жан-Луи Алиньяк.
Преодолев пять этажей, Боксон нажал кнопку звонка у двери с медной табличкой «Жан-Луи Алиньяк, гений». Звонок не работал.
Попытавшись постучать, Боксон открыл незапертую дверь и осторожно шагнул за порог.
— Есть тут кто? — громко спросил он. В темноте прихожей кто-то зашевелился и затих. Боксон зажег зажигалку, осмотрелся. Какой-то юноша спал на кушетке нездоровым сном пьяного человека; вдоль стены выстроилась шеренга бутылок с разнообразными этикетками. Примерно такую же картину Боксон видел год назад, когда зашел к Алиньяку перед отлетом в Йоханнесбург. Ничего интересного в прихожей не заметив, Боксон открыл другую дверь и зашел в студию.
Жан-Луи Алиньяк любил, чтобы в помещении было просторно до пустынности. Но все равно приходилось держать в студии необходимый минимум — несколько стульев, стол. У стены, прямо на полу, были расставлены картины без рам. «Эпоха, когда рама была частью мебели, давно прошла!» — заявлял Алиньяк. — «И в наше время рама должна быть незаметной!» К услугам багетного мастера Алиньяк обращался только при подготовке выставок.
Посредине студии располагалось круглое ложе, так как иначе назвать это подобие подиума было бы неточно. Лежащая на ложе вполне одетая блондинка подняла голову и тревожным голосом спросила:
— Вы кто?
— Полковник Боксон.
— Полковник? — она нахмурила лоб, пытаясь соображать. — Полиция, что ли?
— Нет, я свободный художник.
— Ну и черт с ним! — девушка опустила голову на подушку и тут же снова приподнялась:
— Это как — свободный художник?
— Это — для души. Где Жан-Луи?
— Какой Жан-Луи? А, этот… Все утро рисовал меня голой, потом куда-то свалил.
Боксон подошел к мольберту. Портрет был почти закончен и отличался реалистичностью изображения. Впрочем, Алиньяк всегда придерживался традиций классического реализма, лишь иногда его слегка заносило в авангардизм, но в самые нескандальные его течения.
Девушка на картине выглядела так же, как в жизни — молодо и симпатично.
Она села на краю круглого ложа и спросила:
— Сигарета есть?
— У меня только американские. — Боксон протянул ей пачку «Лаки Страйк».
— А спички у вас есть?
— Спичек нет, — ответил Боксон, щелкнув зажигалкой.
— Крутая вещь! — оценила девушка, разглядев платиновый «Дюпон».
— Ага, — согласился Боксон.
Они помолчали. Девушка курила. Потом не выдержала паузы:
— Вы и вправду полковник?
— Император Бокасса хотел, чтобы я был генералом, но я отказался.
— Какой император?
— Император Центрально-Африканской империи Бокасса Первый.
— А, это тот, который людоед, что ли?
— Не знаю, сам не видел, хотя в газетах об этом что-то писали. Но разве можно верить газетам?
— А разве нельзя?
— Верить можно только себе…
— Наверное. А я дура, всем верю.
— Напрасно…
— Вы тоже врете, что вы — полковник?
— Нет, последние три года я действительно был полковником.
— А до этого?
— Когда-то я начинал рядовым.
— Это когда?
— Давно, в 1968-м.
— Понятно.
Они снова помолчали, и девушка уже хотела ещё что-то спросить, но дверь открылась, и в студию вошел юноша, только что спавший на кушетке в прихожей, злобно посмотрел на Боксона и спросил:
— Ты кто такой?
Боксон не любил грубостей, потому ответил нарочито презрительным тоном:
— Для тебя я полковник Боксон.
— Да мне плевать, кто ты! Что ты тут делаешь?
Юноша явно не осознавал разницы в весовых категориях.
«Смесь кокаина с алкоголем» — догадался Боксон, встал со стула, подошел поближе к наркоману, коротким и точным ударом в голову уложил его вдоль стены у картины с изображением атаки французской пехоты на Малахов курган — Алиньяку удавались батальные сцены.
— Класс! — воскликнула блондинка, когда Боксон вернулся на свое место, и добавила: — Только вы поосторожнее, Робер занимается карате.