В воскресенье Энн позвонила Полу сказать, что ей лучше, и спросить, должна ли она на следующий день быть прямо в «Маррис-театре». Его не было дома, и она поговорила со Смизи, передав, что, если он не против, она завтра поедет прямо в театр. Пол не перезвонил ей, и в десять утра в понедельник она шла по затемненному залу «Маррис-театра». В полумраке тускло проблескивало потемневшее золото амуров и гениев, украшавших стены, и проглядывали ряды плюшевых кресел с поднятыми сиденьями.
Весь состав собрался на сцене. Сирина и Лори стояли в центре, слушая Эдмунда Рииса. Залитая светом театральных прожекторов, актриса выглядела потрясающее красивой, длинные рыжие волосы блестели при каждом движении головы, миниатюрную фигурку подчеркивал черный задник.
Энн медленно прошла по проходу, пока в конце партера не увидела Пола. Осторожно крадучись, она пробралась по ряду и села рядом с ним. Он повернулся, и даже в полумраке она увидела, как он бледен и напряжен.
— Как вы? — прошептал он.
— Спасибо, лучше. Спасибо, что прислали мне этот цветок. Я нашла его, когда вчера вернулась к себе в комнату.
— Если бы вы написали в записке свой адрес, я прислал бы его прямо вам.
Она покраснела:
— Я забыла. Но он еще цветет! — Она хотела добавить еще что-то, но он нахмурился, и она тоже повернулась к сцене.
— Снова пройдем последнюю сцену, — крикнул Эдмунд Риис. — Со слов Сирины «Мечты — это все, что у меня есть…». Я не буду вас прерывать, пока вы не закончите.
Лори отошел в сторону, а Сирина стала в центре сцены. Мэри-Джейн жила теперь в Кинг-Кроссе: ее выгнали с работы из-за ее вранья, и теперь она, перебиваясь на свои маленькие сбережения, искала работу. Она узнала, что Фрэнк по какому-то несчастному совпадению тоже живет в этом пансионе, и с горечью делилась с хозяйкой историей его любви.
— Так что видите, я не могу тут оставаться, зная, что он рядом, на другом этаже.
— Не знаю, почему не можете, — зазвучал со сцены простонародный говор. — Вы тоже много понаврали. По тому, что вы рассказали, вам вроде было вместе очень хорошо.
Но никакие доводы не могли заставить Мэри-Джейн изменить свое решение. С чемоданом в руке она прошла через холл, помедлив лишь какое-то мгновение у двери Фрэнка. Когда она оказалась у входной двери, та внезапно открылась и вошел понурый Фрэнк. При виде любимой девушки он заколебался, но когда они поравнялись, то не сказали друг другу ни слова. И Мэри-Джейн, не оглянувшись, ушла.
Эдмунд влез на сцену и поглядел в сторону Пола:
— Что ты об этом думаешь?
Пол, быстро вскочив, стал перед оркестровой ямой напротив режиссера.
— Не знаю, черт меня побери. А как ты считаешь?
— В этой последней сцене есть что-то такое, что корежит всю пьесу. Может быть, ты сможешь ее как-то переписать?..
— Я больше не трону ни единого слова!
— Но если это поможет всей вещи…
— Нет! Я сыт ею по горло. А ты что думаешь, Лори?
— Я вполне удовлетворен своей ролью.
— И я тоже, — сказала Сирина. — Я считаю, что Эдмунд волнуется напрасно.
— Хотел бы я с этим согласиться. — Пол задумчиво пнул барьер ногой. — К несчастью, здесь действительно что-то не так, но что именно, от меня ускользает.
Эдмунд отошел немного в сторону кулис и схватил Пола за руку:
— Мы начнем сейчас со второго акта… Обращение Сирины к Фрэнку.
Хотя Энн сидела далеко, она увидела, как актриса вся напряглась, и почувствовала внезапную напряженность всех остальных актеров. Она оперлась подбородком на руку и стала внимательно слушать начало второго акта. Это были те самые строки, которые она слышала, когда Сирина записывалась на магнитофон. Раздражение, которое она испытала тогда, ничуть не уменьшилось, когда она услышала их во второй раз.
«Нет, нет! — шептала она про себя. — Не то! Неправильно! Не так это надо говорить!»
— Стоп! — закричал Эдмунд. — Сколько раз я говорил тебе не превращать эти слова в анекдот?
Сирина выпрямилась:
— Я не знала, что превращаю их в анекдот!
— Конечно превращаешь! Разве ты себя не слышишь? В этих строках пафос… а не юмор. Я полагаю, у тебя хватает интеллекта понять разницу. Начни сначала.
Сирина начала сначала, но, когда дошла до этих слов, она запнулась, остановилась и, наконец, замолчала совсем.
— Ну вот, теперь ты меня совсем сбил, — слезливо проговорила она. — Мы сегодня ее повторяли восемь раз, и только бог знает, сколько раз на прошлой неделе.
Она подошла к рампе и посмотрела в зал:
— Пол, неужели нельзя оставить так, как есть?
— Не спрашивай меня, — крикнул в ответ Пол, — пьесу ставит Эдмунд.
— Но ты ее написал.
Вперед вышел Лори:
— А мы ее играем. Будь хорошей девочкой и попробуй еще раз.
Снова они играли эту сцену, и Энн наблюдала, как отец пытается, как может, подыграть Сирине. Ему ничего не стоило переиграть ее, но он не делал этого. Более того, он отбросил многие свои реплики, чтобы помочь ей найти правильный тон. И все равно это было сплошное мучение, а не игра. Когда сцена подошла к концу, Энн поняла, что имел в виду отец, когда говорил, что, хотя Сирина достаточно опытная актриса, для этой роли ей не хватает глубины.
— На утро все.
Эдмунд влез на сцену и снял с лысой головы берет.
— После обеда мы начнем со старой леди и шофера.
— Давно пора, — протянул сзади музыкальный голос. — Я уже думал, что до меня никогда не дойдет.
Пораженная Энн с удивлением узнала идущего через сцену молодого мужчину.
— Десмонд Барклэй! — прошептала она. — Ради всего святого, что он здесь делает?
Пол обернулся к ней:
— Вы его знаете?
Энн быстро сообразила:
— Я… я жила в Боксфорде, а он работал там в труппе. — Она поднялась на ноги. — Если у вас перерыв на ленч, я тоже пойду поем.
— Куда спешить? — саркастически произнес он. — Пойдемте познакомимся со всей труппой. Или вам не хочется, чтобы мистер Лэнгем присутствовал при вашей встрече с мистером Барклэем?
Энн раздраженно поглядела на него:
— Вам очень нравится делать на мой счет ложные догадки, да?
— Потому что вы меня бесите!
Ее охватил странный подъем; злость улетучилась. Говорят ведь, что любовь и ненависть похожи.
— Пойдемте. — Он схватил ее за руку. — Вам будет очень приятно провести время со своим героем… а может быть, с двумя героями!
— Я предпочитаю съесть свой ленч в одиночестве. — Она ускользнула от него и быстро пошла по узкому проходу между креслами. Но судьба явно была против нее: когда она почти дошла до бокового выхода, один из прожекторов, направленных на сцену, слегка качнулся и ярко осветил ее лицо и белокурые волосы.
— Энн! Что ты здесь делаешь?
Понимая, что попалась, Энн круто обернулась и увидела Десмонда, который быстро шел от кулисы к ней.
— Неужели ты тоже здесь занята? — Он схватил ее руки в свои. — А ты хороша: не ответила мне ни на одно письмо. Я думал, ты…
Энн обвила его руками за шею, прекратив поток слов.
— Как чудесно видеть тебя, Десмонд! Сколько же мы не виделись? Вечность! Как поживает кузина Мод? — Прижавшись губами к его уху, она прошептала: — Я секретарь Моллинсона. Не выдавай, что я актриса.
Десмонд Барклэй напрягся, но, когда отодвинулся от нее, лицо его ничего не выражало.
— С кузиной Мод все хорошо, хотя она злится, что ты давно с ней не виделась. Она сегодня в городе, так что если ты пойдешь со мной, то сможешь с ней увидеться.
Энн заколебалась. Она боялась, что ей придется объясняться с Десмондом и рассказать ему не только о том, почему она работает секретарем, но и о том, что она дочь Лоренса Лэнгема. То, что он узнает об этом раньше Пола, показалось ей предательством, и она покачала головой:
— Сегодня днем я не смогу… я занята.
— Тогда сегодня вечером?
— Энн обедает со мной. — Незаметно для них к ним подошел Лори. — Моя жена уехала на несколько дней в наш коттедж в Сассексе, и я одинок.