Подписи не было, но Энн знала, что она от Пола, и глаза ее наполнились слезами.
— Осталась минута, мисс Лестер, — прозвучало за сценой. — Вы готовы?
Энн сунула счастливую подвеску в карман.
— Я готова, — ответила она и ступила на сцену.
Премьерная публика — публика беспокойная. Она приходит, чтобы людей посмотреть и себя показать. Ее больше интересовала не сама пьеса, а то, что Лоренс Лэнгем после перерыва возвращается на сцену, и возвращается вместе с дочерью. Однако постепенно, по мере того как разворачивалось действие, атмосфера в театре менялась. Пробудился интерес сначала слабый, потом сильнее, напряженнее и, наконец, дошедший до такого накала, что это почувствовали за кулисами.
Неторопливо закончились первый и второй акты. Никто ничего не комментировал. В антракте Эдмунд вышел послушать, что говорят в публике, но вернулся, ничего не узнав.
— Никто ничего не говорит, — пожаловался он. — Это может быть и плохим признаком, и очень хорошим.
Но Энн, углубившись в себя, ничего не слышала. Кульминация пьесы еще не наступила. Следовало сыграть ее с блеском. Она сосредоточенно одевалась для последнего выхода.
— Полегче, — шепнул ей отец. — Это твоя ударная сцена.
Насколько ударная, понимала только она, потому что в ней было все, во что она верила.
Медленно открылся занавес. Начался третий акт: приезд в третьеразрядный пансион около Кинг-Кросс в жалкую комнату, открытие того, что Фрэнк тоже живет здесь, диалог с хозяйкой и долгий диагональный проход по сцене к выходу. Вот она прошла по холлу мимо него, дошла до двери, апатично остановилась, обернулась… уронила чемодан и подняла голову. Зал качнулся вперед, как бы притянутый невидимой силой. Тишина была такая, что казалось, слышно, как горят огни рампы.
— Фрэнк, — вскрикнула Мэри-Джейн и бросилась на авансцену. — Фрэнк!
Занавес упал. Энн бросилась в объятия отца.
— Послушай их, — прошептал Лори. — Ты только послушай их.
Они вместе подошли к краю сцены, а занавес снова и снова поднимался и опускался. И с каждым разом аплодисменты становились все громче, пока наконец в них не прорезался крик:
— Автора! Автора! — гремел театр. Партер и ложи, амфитеатр и галерка — все требовали Пола. Энн схватила отца за руку, но слова, которые она собиралась произнести, замерли у нее на губах, когда от группы людей за кулисами отделилась высокая фигура и вышла на сцену. Лори отпустил ее руку и махнул рукой Полу, чтобы он стал между ними.
— Вам придется говорить речь, — сказал он углом рта. — Иначе они никогда нас не отпустят.
Пол выступил вперед, худой и высокий. Перед ним был громадный зал. Энн не слышала, что он говорил — кровь стучала у нее в висках, сцена качалась под ногами. Она отчаянно молилась, чтобы закрылся наконец занавес, чувствуя, что не может преодолеть головокружение. Все поплыло у нее перед глазами. Она поднесла руку ко лбу и начала медленно оседать на пол.
— Смотри! — крикнул Лори, и Пол, резко обернувшись, протянул руки, чтобы подхватить ее, когда она упала без чувств.
Она пришла в себя на диване в своей уборной. За дверью слышался шум голосов, но в комнате было тихо. Кроме нее, в ней находился человек в темном костюме. Он стоял у туалетного столика. Энн закрыла глаза и пожелала, чтобы он исчез, но, когда она их снова открыла, человек все еще продолжал наблюдать за ней.
— Чувствуешь себя лучше?
— Да, спасибо.
Он подошел и сел рядом с ней.
— Я вернулся из Франции сегодня утром.
— Увидеть пьесу?
— Среди прочего. — Он откинулся назад, его бедро прижалось к ее ноге. — Успех огромный. Благодаря тебе.
— Я счастлива. Теперь тебе не надо волноваться из-за денег.
— Плевать я хотел на них! — Губы его подергивались, как будто выйдя из-под контроля. — Меня волнует другое… Я так много должен тебе сказать, что не знаю, с чего начать.
— Пол, мне не нужно объяснений.
— Но ты должна их выслушать. Ты ведь заставляла меня слушать себя, теперь моя очередь. Я люблю тебя, Энн. Это первое и самое главное.
— Как ты смеешь говорить мне это сейчас? — Она дико оттолкнула его. — Еще недавно я унижалась перед тобой, вымаливала твое внимание и интерес к себе. — Голос ее зазвенел. — Я помню каждое твое слово, они все точно выжженные запечатлелись у меня в мозгу, но среди них нет слова «любовь»! Я не хочу тебя видеть, Пол. Я привыкла обходиться без тебя, и ты не смеешь снова врываться в мою жизнь.
Энн уже не владела собой: сказалось чудовищное напряжение последних месяцев. Разрядка была ужасной. Она беспорядочно била по нему руками, но он схватил их и прижал к бокам:
— Перестань, Энн! Перестань, слышишь? У тебя есть все основания чувствовать себя обиженной, но ты должна меня выслушать. Ты не знаешь, что чувствовал я в тот день в кафе. Я отдал бы все на свете, если бы мог заключить тебя в объятия и сказать, как сильно люблю тебя.
— Почему же ты не сделал этого?
— По многим причинам. Главной из них было то, что я все свои деньги до последнего пенни вложил в постановку этой пьесы, и если бы она провалилась, я остался бы с протянутой рукой, как нищий. Таким я к тебе прийти не мог.
Она изумленно уставилась на него:
— Как нищий? Ты что, думаешь, для меня важно, есть у тебя деньги или нет?
— Это было бы важно для меня. Ты молода, красива, весь мир у твоих ног. Никакой мужчина не имеет права брать в свои руки твою жизнь, если не может дать тебе все.
— У нас с тобой, кажется, разное представление о том, что такое это «все». — Она спустила ноги на пол и неуверенной походкой прошла к туалетному столику. Взяв ватку, она стала намазывать лицо кремом и снимать грим. Их глаза встретились в зеркале, и он подошел ближе. Так близко, что она почувствовала его дыхание сзади на шее.
— Я люблю тебя, Энн.
Она отодвинулась от него:
— Но твоя гордость не позволила прийти ко мне с пустыми руками. Значит, если бы эта пьеса провалилась, ты позволил бы мне выйти замуж за Десмонда?
— Никогда! — Он схватил ее за плечи и заставил повернуться к себе. — Никогда, говорю тебе! Почему, как ты думаешь, я вернулся? Потому что мне стало все равно, что у тебя успех, а у меня неудача. Я работал бы для тебя голыми руками, если бы не было другого способа обеспечить тебя! Я хотел увидеть тебя сегодня вечером до начала спектакля, но нас задержал на проливе туман. Я попал в Лондон только к шести часам и не успел увидеться с тобой до премьеры. Поэтому я послал Смизи с подвеской к тебе. Я хотел, чтобы ты знала, что я здесь и жду тебя. Если бы я успел приехать раньше, как собирался, я отдал бы тебе это. — Он достал из кармана маленький черный футляр и, открыв его, достал оттуда бриллиантовое обручальное кольцо. — Оно твое, — внезапно севшим голосом проговорил он, — если ты не захочешь его надеть, никакой другой женщине я предлагать его не буду.
Кто-то постучал в дверь, и Энн услышала голос отца, а потом и матери. Стук усиливался, и она как-то неловко попятилась от Пола. В центре комнаты она остановилась и… протянула вперед руку. Без слов, молниеносно, словно боясь упустить мгновение, Пол надел ей на средний палец кольцо.
— Я надену тебе венчальное кольцо так быстро, как ты захочешь, — прошептал он, заключая ее в объятия. — Я не осмеливаюсь поцеловать тебя сейчас. — Слова тихо звучали у самых ее губ. — Если я начну тебя целовать, им придется ломать дверь, чтобы до тебя добраться!
Ответом на его слова был взгляд с таким призывом, что он оттолкнул ее от себя:
— Энн, не соблазняй меня.
Она схватила его руку и прижала к губам.
— Нам о стольком надо поговорить, Пол, но на это у нас с тобой есть вся жизнь.
— Дорогая, — он протянул руку к двери, — ты готова?
— С тобой, любимый, всегда, — прошептала она.