"До свидания, мальчики!
Мальчики,
постарайтесь вернуться назад."
Б. Окуджава
Первым ушёл Борька. Ушёл тихо, даже как следует, толком, не попрощавшись. Кинул в окно камешком, махнул рукой, увидев её ещё сонный силуэт, и скрылся за углом арочного проёма. Такой он и был всегда. Скромный. Улыбчивый. Вот, как сейчас, помнится. Стоит. Кепка на затылке. Левой чешкой подкидывает вверх кирзовый мячик. Руки в карманах. Словно, так и хочет сказать, - "Ну что, Танюх, постоишь сегодня в воротах или как?", - и не решается. Только правый глаз смешно щурит, вроде как бы подмигивая.
Вторым был Глебка. Он всегда был вторым. Первый - Борька. За ним - Глебка. И никак иначе. Как же Глебке отстать от брата? От близнеца. Приходилось тянуться. Во всём. От учёбы до лазания по пожарной лестнице на крышу. Впрочем, увидев их, никто бы и не сказал, что они близнецы. Не были похожими братья. Вот ни на столько не были. Молчаливый крепыш Борька и суетливый высокий Глебка. Даже мать их, тётя Маруся из второй парадной, всплёскивала не раз руками, приговаривая, - "Ну, почему ж вы такие разные, охламоны!" Борька только улыбался. Так, как умел он один. Глебка же нагибался к матери и тихим голосом говорил, - "Зато не спутаешь". Глебка и ушёл иначе. Вызвал её свистком, как какую-то собачонку, а, когда она в одном синем плащике поверх сорочки выскочила во двор, подошёл тихо и сказал, - "Всё, Танюх, ухожу". Потом помолчал, глядя так пронизывающе из-под вьющегося чуба, и добавил, словно нехотя, - "Вот, возьми. На память". И протянул мяч. Тот самый. Кирзовый. "От нас с Бориской".
-- Да что ты, Глебка, - даже как-то задорно в тот раз поглядела она на него снизу вверх, - Ещё увидимся!
-- Увидимся - отдашь назад. Поняла?
-- Угу, - И припала к его груди, - Ты смотри, долго там не задерживайся! Мы ждём!
-- Как только, так сразу, Ну, суши болото, Танюх, - улыбнулся Глебка, - А то - как там в стишатах, а? "Наша Таня...". Кстати, за потерю мяча взыщется!
-- Иди уж...
Она до сих пор хранит этот мяч. От Глебки. А от Борьки у неё лишь фотография. Тот сам подарил. Скрывая от брата. Ещё до всего этого. Сказал, - "На комод не ставь, а так - сунь куда-нибудь". Она ещё фыркнула тогда. Скажет тоже - "на комод"! Он что ей, муж или жених? Сунула в общую коробку и даже, кажется, забыла. На время. Пока Борька был тут. А потом вот вспомнила и...
Потом ушёл Севка. Поправил очки на конопатом носу, взял её нежно за плечи. Так, как невесту, наверное, перед первым поцелуем. Трепетно, чуть смущаясь.
-- Сегодня. Ты не провожай, Танюх. Не стоит. Я не надолго...
В полосатой майке, в отцовских сапогах Севка выглядел таким, нет, не жалким, просто... не для него всё это было. Ой, как не для него.
-- Как же так, Севка? У тебя же зрение! - она тогда широко раскрыла глаза и даже попыталась постучать в его грудь кулачками, - Ты-то куда?
-- Всё туда, Танюх. Сама знаешь - надо. А зрение? Что зрение? Я же умный. Зря для меня, что ли, Борька таблицу перерисовал? Ладно, не куксись. Вот, возьми лучше. От меня.
Севка и на самом деле был умным. Мало того, никто не сомневался, что место в их Технологическом ему обеспечено. Мог бы и в Бауманку, да сам не хотел. "Зачем?" - говорил, - "Куда ж я свой город брошу? Он же засохнет без меня". Все смеялись, но, где-то в глубине души верили. И правда. Засохнет. Куда же город без Севки? Куда он без Борьки, без Глебки, без остальных ребят? Конечно, город будет стоять, никуда он не денется, но это будет совсем уже не тот город. Этот город будет другим. Совсем другим.
Севка протянул ей тогда книжку. Вытащил, сняв вещмешок с тощих плеч, и протянул. Нет, вы представляете? Он тогда сунул ей не что другое, как зачитанный том технической энциклопедии. Номер пятнадцать. С закладками, со своими пометками на полях и вкладками, на которых были любимые Севкины паровозы. Каким образом к нему попала такая редкость, оставалось только догадываться.
-- Ты присмотри за книжкой. А то ведь зарисуют. Те ещё чертёжницы...
Это он так о своих сестрицах. Капка и Варька в то время ещё и в школу не ходили, так что глаз за ними тогда нужен был, да глаз. А Севка справлялся. Раздаст им, бывало, по листку бумаги, выдаст по карандашу и линейке и... "Проектное бюро имени Всеволода Вылегжанинова" начинало работу.
Она кивала. Вот так. Сперва Борька и Глебка. Теперь он. Почему же оно так? Неужто нельзя всё это остановить? Где, где та сила, что вернёт ребят в их двор? Да, согласна она снова стоять "на воротах" в команде братьев и отбивать аккуратные Севкины обходы с фланга и молниеносные прорывы Лёхи по прозванию Гага, только бы не...
Лёха ушёл следом. Через день. Она точно запомнила. Как раз моросил дождь и город напоминал одну большую лужу с прожилками ручейков-каналов. Лёху она встретила во дворе, когда возвращалась из ларька, куда её отправили, невзирая на погоду, так как без хлеба садиться за обед бабушка отказывалась напрочь, а спорить с бабушкой с её больным сердцем в те годы она не решалась. Лёха сидел на корточках под пожарной лестницей и курил, нервно сплёвывая в лужу и прикрывая огонёк папироски от капель, то и дело проносящихся мимо.
-- А тут тебя жду, - Лёха привстал, издали увидев её, и заулыбался, обнажая ровные белые зубы.
-- Ты чего, Гага? Погода-то, глянь, какая. Зашёл бы в парадную что ли?
-- Да ничё. Так даже легче. А то подумают, что я ещё пообжиматься с тобой вот решил. Напоследок. Я же ухожу, Танюх. Завтра с утра от Петроградской. Да ты не горюй только, лады? Вон Илюха ещё тут с тобой из наших остаётся. Он не уйдёт. У него бронь на Кировском. Сам мне говорил.
И Гага заржал, как будто этот его смех мог чему-то тогда помочь. Словно этот смех мог сокрушить врагов, остановить или переписать историю.
-- Ты когда серьёзным будешь, Алексей? - сдвинув брови, спросила в тот момент она.