- Вы не уснули, Феста? – Мо-Мо с улыбкой протягивала чародейке приятно пахнущий стакан. – Осторожно, горячий. Я только заварила.
- Спасибо, - растерялась чародейка.
- Задумались о чем-то? – Красные глаза алхимика смотрели с недетским пониманием, губы были иронично изогнуты.
Эти чертовы глаза. Чародейка не могла оторваться от них, хоть на секунду отвести взгляд. Что-то в них было, что-то скрывалось за ними. Скрывалось глубоко. И видит Создатель и спутница его вечная и прекрасная Сиаль, она не хотела бы быть рядом в тот момент, когда это что-то вырвется наружу.
И, тем не менее, они манили, притягивали ее. Словно шептали ей на ухо: «Ну, повернись же, взгляни на нас еще один раз».
- Обо всем сразу и ни о чем конкретном, - прохрипела Феста, отводя взгляд.
- Мы вам не нравимся?
И Бальтазар и Мо-Мо мгновенно бросили свои дела и взглянули сперва на алхимика, что криво улыбался Фесте, а затем на чародейку.
- Вовсе нет. – Женщина сжалась сильнее и поглубже ушла в тень, продолжая ковырять землю посохом. – Просто в вас еще столько силы, столько радости и энтузиазма – и это после того, что вам пришлось пройти! – словно в вас еще жива надежда. Словно вы все еще движетесь навстречу своей мечте. Словно вы еще можете мечтать.
Друзья переглянулись.
- Ну конечно можем, - улыбнулась Мо-Мо. – У всех у нас есть мечта.
- И все мы движемся к ней вместе, не смотря ни на что, - подхватил Бальтазар.
- Забери у человека мечту и что останется? – Ревинзель продолжал сверлить чародейку взглядом, хотя она и пряталась во тьме.
- Вот как? А что же будет, когда вы добьетесь своего? Что будет с вашей мечтой, когда она воплотиться в реальность? А я вам скажу что. – Чародейка чуть подалась вперед и качнула в сторону алхимика основанием посоха. – Она исчезнет. Перестанет быть мечтой. И вам не останется ничего.
- И что же? Не мечтать вовсе?
Чародейка смолчала и лишь откинулась на ствол сосны за спиной. Ревинзель громко усмехнулся:
- Все, что вы сказали, абсолютно не имеет смысла.
- Что?
- Вот возьмем, например, Мо-Мо. – Ревинзель повел в сторону ведьмочки ладонью. – Она только что заварила чай. Прекрасный чай. Восхитительный чай.
Даже в тусклом свете костра было видно как вспыхнула Мо-Мо, остервенело перемешивая напиток в котелке.
- Но вот беда! – продолжал дурачиться алхимик, демонстрируя пустую кружку. – Я его весь выпил. И нет больше ни запаха, ни вкуса. И руки мои больше ничего не греет. А сам чай? Вскоре он вообще станет одной из тех желтоватых струй, что Бальтазар сливает за соседней елью.
- Да я-то тут при чем?! – вскинулся охотник.
- И что же это выходит? Нам вообще не стоило его заваривать? Мо-Мо старалась зря?
Ведьма удивленно вскинула брови, а алхимик продолжил:
- Но как же тогда сам процесс? А вкус? А тепло, что разлилось внутри? К тому же никто не мешает нам заварить его еще раз.
Чародейка внимательно слушала, пристально следя за алхимиком.
- И что ты хочешь сказать?
- Важен не только лишь результат, но порою и сам процесс.
- И нам никто не мешает, исполнив одну мечту, бросить все силы на исполнение следующей. – Мо-Мо подала очередную дымящуюся кружку алхимику.
- Никто не говорил, что мы мечтаем лишь об одном.
Бальтазар коснулся кончиками пальцев Нетающих Льдинок в навершии меча, и они приглушенно звякнули. Ревинзель глядя на то, как пляшет пламя костра в отражении изумрудных глаз, до скрипа кожи сжал левую руку. Мо-Мо осторожно коснулась пальцами волос в том месте, где связанные девушки вплетают Нетающие Льдинки и с обожанием взглянула на алхимика.
- Способно ли вас вообще что-то остановить? – спросила чародейка.
- Запах носков Бальтазара, - ни раздумывая не секунды, ответил Ревинзель.
Мо-Мо скривила носик и помахала рукой перед ним:
- У-у-у, непроходимо, непроходимо.
- Да я-то тут при чем? – взорвался Бальтазар. – Нет, но я-то при чем?
- А ты попробуй их хоть раз постирать, а не просто к стенке поставить! – бросил в ответ Ревинзель.
Глядя на их совсем еще детскую возню Феста невольно улыбнулась и внутри будто-то что-то затеплилось. Затеплилось и принялось разгораться с каждой минутой, с каждым оброненным этой чудно́й троицей словом. Это было странное чувство, забытое, как давно утерянная любовь.Но оно было приятным и необычайно теплым. Воздушным и невероятно светлым.Кажется, именно это чувство люди привыкли называть надеждой.